Паровозик из Ромашкова и другие рассказы - [26]

конфетами раньше делали. Только тогда это фотографии были, а сейчас где фотоаппарат взять?

– Петрович даже опустил глаза, как будто стыдился своей минутной слабости.

Он некоторое время молчал, а потом поднял на меня взгляд:

- Пойми, Слава, для меня это очень важно. Я не был дома больше месяца. – Голос Ильи сделался

скрипучим. – Жена звонит периодически, спрашивает, когда приеду навестить сына. А я не могу

сейчас всё бросить, ты же знаешь. Я и жену очень люблю, и сына. И на день рождения

обязательно приеду. Но я не хочу, чтобы Миша думал, будто я не могу исполнять обещания. – Он

тяжело вздохнул. – Я же всё-таки его отец.

Я смотрел на Илью, вперившего застывший взгляд в брезентовую стену палатки, и пытался

вспомнить, как давно я его знаю. Лет тридцать мы были знакомы точно, и за всё это время

Петрович, не задумываясь, приходил мне на помощь, если таковая требовалась. Кто бы мог

подумать, что и ему когда-нибудь понадобится помощь, ведь Илья принадлежал к такой

категории людей, для которых решение проблем заключалось лишь в формулировке приказа.

А тут вон оно что… Я ведь даже и не знал, что у него сын есть…

- Ладно, хорошо, - я поднялся с топчана и принялся разминать затёкшие конечности. – Но только

ради тебя и твоего сына.

Илья улыбнулся, что тоже было редкостью в последнее время, и, жалобно скрипнув напоследок

стулом, поднялся.

- Пошли, расскажу тебе свои соображения.

Отогнув брезентовый полог, мы друг за другом вышли из палатки.

Мы медленно шли по платформе. По левую руку от нас находились пути, на входах в туннели

оканчивавшиеся блокпостами с пограничными дозорами, дополнительно укомплектованными

армейскими отрядами. Путевая стена, отделанная светлым мрамором, была увешана

многочисленными полотнищами с изображением герба Содружества Станций Кольцевой Линии, или попросту Ганзы, - коричневым кругом. Под одним из стягов красовалась рельефная надпись

«Краснопресненская». С другой стороны, за пилонами, облицованными тёмно-красным гранитом, прямо в центре зала находилась длинная палатка с намалёванной белой краской на брезентовом

боку надписью «Казарма». Вокруг совали солдаты в такой же, как у Петровича, камуфляжной

форме. Проходящие периодически мимо нас бойцы отдавали Илье честь и затем снова спешили

по своим неотложным делам. Гражданских на станции было не так уж и много, и основную их

часть составляли челноки, постоянно снующие по Кольцу с одной станции на другую с

различными торговыми поручениями. Вообще, станция больше напоминала эдакую военную базу, чем разительно отличалась от своих сестёр на Кольцевой линии.

- Самый лучший да и, скорее всего, единственный вариант – сталинская высотка на Кудринской

площади. Её ещё раньше «Домом авиаторов» называли. И недалеко, всего-то Конюшковскую

улицу да большой Конюшковский же переулок пересечь, и будешь на месте. Да и чего я тебе

рассказываю, ты ведь был там один раз, - рассуждал Илья, пока мы шли по платформе.

- Было дело. Но я не поднимался на такую высоту, чтобы можно было окинуть взглядом чуть ли

не весь город, - скептически взглянул я на друга.

- Да не беспокойся ты так, - поспешил успокоить меня Петрович. – На крыше есть специальный

смотровой периметр. Да он, собственно, и есть крыша здания.

На участке путей, который мы проходили, стояла гружёная длинными ящиками дрезина, на

бортике которой спиной к платформе сидел человек в гражданской одежде. Челнок, не иначе. К

транспорту как раз подошли двое бойцов, принёсших один из ящиков, и вскочивший, как будто у

него над ухом из ружья выстрелили, челнок принялся суетливо руководить погрузкой.

- Ну, хорошо. А как там с тварями дело обстоит? – я бросил взгляд на Илью. – Когда я был в доме

в прошлый раз, то особо высоко не залезал, так что не знаю, что там может обитать.

- Я посылал сталкеров проверить… Они там несколько часов провели, говорят, чисто всё. В

общем, с тобой пойдут трое. Ты их знаешь, кстати, не один же раз на поверхность ходил.

Экипировку тебе стандартную выдадут. Вот, в принципе, и всё, - Илья развёл руками.

Я остановился у одного из пилонов. Барельеф на нём изображал какую-то историческую сцену.

Барельефы и художественная лепнина были тщательно сохранены и ухожены, даже несмотря на

то, что станция находилась под прямым управлением армейского руководства. Собственно, не

только Ганза тщательнейшим образом сохраняла художественное оформление станций в его

первозданном виде. Коммунисты с Красной линии с не меньшим прилежанием и упорством, без

устали защищали от разрушения и ветшания, реставрировали по необходимости и охраняли от

возможных посягательств все предметы исторической памяти, что находились в их владениях.

Чего, в то же время, нельзя было сказать о гораздо менее зажиточных или вовсе бедных

станциях, на которых о каком бы то ни было оформлении не было и речи: все элементы декора

постепенно ветшали, покрывались копотью от чадящих костров, исписывались непечатными

выражениями или попросту скалывались.

Отвернувшись от барельефа, я посмотрел на Илью и, взвесив в голове всё услышанное, проговорил:

- В таком случае, я пойду туда днём. Причём, мне нужна облачная или, на крайний случай, пасмурная погода. Всё лучше, чем ночью шастать, да и видно тогда ничего не будет.