Ирина Баранова
Паровозик из Ромашкова
Главное в этой жизни — не опоздать…
Взвизгнули ржавые петли, лязгнул засов. «Опять смазать не удосужились, — Зуев поёжился от выступивших мурашек. — Ну, здравствуй, родная темница…».
«Родная темница» в лице заспанного дежурного, не особо радовалась его возвращению.
— Ты бы ещё пораньше приперся! Все люди — как люди, понятие имеют….
— Хватит дрыхнуть! Там, — Зуев кивнул в сторону закрывшейся двери, — рассвело уже! Сходил бы, прогулялся!
— Нет уж, увольте, меня и здесь не плохо кормят.
— А что? — Зуев хитро прищурился. — Давай, пошли. Если хочешь, даже с собой могу взять.
В отличие от других разведчиков, Илья был одиночкой, напарников никогда не брал, полагая, что каждый должен отвечать за себя сам.
— Свят-свят! С кем бы другим — еще куда ни шло. А с тобой, того гляди, костей не соберёшь….
— Трусишь? — Зуев фыркнул. — А там солнышко, небо голубое… — он знал, что дежурный и в самом деле был трусоват, поэтому всегда пользовался случаем поддеть его. — Эх, ты, крыса подземная…
Что касается его самого, то ничего страшного в прогулках по поверхности Зуев не находил. Главное — не лезть на рожон самому. А зверьё? Зверьё всегда было мудрее людей…
— О, Илья, привет! — в двери «предбанника» материализовался начальник охраны Хитров, — Антон, — дежурный, явно смущённый неожиданным появлением начальства, подскочил, — буди старшого…
— Ну, как, они там, сегодня, текут? — это уже разведчику. Они — это реки, Ока и Волга, каждый раз, когда Зуев поднимался наверх, он ходил на Откос, и об этой его странности на станции знали все.
— А что им сделается? Текут, конечно…
— К Шамину зайдёшь? Он спрашивал, отчёта ждёт.
— Подождёт…
******
Покончив с обычными в таких случаях процедурами, вымывшись и переодевшись, Зуев поспешил домой. Отчёт он составит потом. Главное сейчас — Маша. Жена никогда не выказывала своего беспокойства, но он знал, что она каждый раз с нетерпением ждёт его.
— Доброе утро! — дежурный поцелуй, в щёку.
— Привет! Чай горячий, будешь? — глаза радостно сверкнули.
Чай…Чай — это хорошо, чай — это замечательно. «Чай не пьёшь — какая сила…».
— Спрашиваешь! Я когда отказывался? — принюхался к запаху, — Ммм, божественно!
Запах действительно был приятным, горьковатым и пряным одновременно. А ещё, (или это ему показалось?), как мёдом пахнуло. Хотя и запах, и вкус мёда давным-давно забылись…
Зуев, пока жена наливала в кружки душистый настой, украдкой наблюдал за ней. Он вообще всегда любил смотреть, как она хозяйничает, наливает ли чай, или штопает порвавшиеся вещи — тогда их убогое, крошечное жилище казалось ему настоящим домом, тёплым и уютным. Хорошо…
Как же она сдала, всё-таки…Ввалившиеся глаза в темных полукружьях, заострившиеся скулы, цыплячья шейка в вырезе ношеного свитера….Пальцы на руках — как спиченки…
Сердце от жалости защемило…
— Ты сегодня хорошо выглядишь….
Подбодрил…О том, какую глупость сморозил, он сообразил, ещё не договорив фразу до конца. Виновато поглядел в сторону жены: «Машенька, прости балбеса, я не хотел». Ох, вроде пронесло…Руки только дёрнулись. Или показалось? Эх, дурак, дурак… Воистину: «Хотели как лучше…». А что получилось — сами знаете.
— Кипяточку подлей, — на самом деле он уже напился, но надо же было как-то исправлять ситуацию.
Маша долила и себе. Чай они оба любили, только Зуев с сахаром, а жена — нет (сладкое вкус перебивает). Речь, правда, шла о том, настоящем чае, который давно уже был на вес золота. Но «на безрыбье и рак — рыба». Тем более что напиток не только пах весьма приятно, но и действительно был вкусным. С медовым привкусом… И из чего, интересно, его мешают?
— Завтрак там, под подушкой. Будешь? Я закрыла, чтоб не остыл.
В переводе на нормальный язык это значило, что пойти и подогреть ему еду сил уже не хватит!..
Деревянным голосом спросил:
— А сама-то ела?
— Угу, — а глаза отвела…Врёт!..
Сколько там остаётся, после того, как есть перестают?!..
В носу предательски защипало…
Между собой они никогда не обсуждали её болезнь — оба знали, что помочь нечем, и что скорый конец неизбежен. Смотреть на то, как жена тает на глазах, как пытается скрыть, что с каждым днем слабеет, просыпаться по ночам от её стонов и знать, что ни чего не можешь для неё сделать — это для Зуева было невыносимо. Поэтому последнее время он всё чаще и чаще стал уходить наверх. Маша не протестовала — ей тоже так было легче.
— Илья? Что-то случилось?
— Да нет, просто устал, — «устал» — универсальная отговорка. Зуев притянул жену к себе и легонько подул в ухо.
— Ой, щёкотно, же, — женщина засмеялась. — Перестань, ешь лучше.
— Давай со мной, а то неудобно: я буду жевать, а ты на меня смотреть?
— А я не буду смотреть, ешь!
Она действительно сначала отвернулась, сделала вид, что читает, но всё-таки не выдержала, повернулась к нему.
— Как там сегодня, — Маша кивнула головой куда-то вверх и в сторону, — что нового?
Что она имеет в виду, Зуев понял без объяснения.
Как-то так получилось, что мало кто из нижегородцев замечал это удивительное явление: в месте слияния двух рек, Волги и Оки, вода была двуцветная. Темно-синяя — от Волги, и мутно-коричневатая — от Оки. Реки так и текли от Стрелки какое-то время, не смешиваясь друг с другом, разделённые как бы невидимой чертой. Сверху, с Откоса, и из кремля, особенно в солнечный день, «водораздел» просматривался особенно чётко. Впервые Зуев увидел это совсем маленьким, мама показала («Илюша, смотри-ка, чего покажу»), и с тех пор постоянно ходил туда, сначала с ней, потом один. Потом водил друзей, девушек…