Паровой дом - [43]
Сторр рассказал нам, что не раз видел, как поезда бежали по рельсам среди двойной стены светящейся пыли, и Банкс подтвердил слова механика. Целую четверть часа я мог отчетливо наблюдать этот странный феномен через башенные иллюминаторы, где я возвышался над дорогой на протяжении пяти-шести километров. Голая дорога была пыльной, добела раскаленной вертикально падающими солнечными лучами. В тот момент мне казалось, что зной, царящий в воздухе, даже превосходит жар локомотивной топки. Все это было поистине невыносимо, и, когда я спустился вдохнуть немного свежего воздуха под сенью панки, я почувствовал, что наполовину задохнулся.
Вечером, часам к семи, Паровой дом остановился. Банкс выбрал местом стоянки опушку леса, где росли величественные баньяны, простиравшиеся, казалось, до бесконечности. Лес пересекала довольно хорошая дорога, которая обещала нам легкий путь на следующий день, так как проходила под мощными куполами деревьев.
Баньяны — великаны индийской флоры, настоящие пращуры, можно сказать, главы растительной семьи в окружении своих детей и внуков. Эти последние, питаясь от общего корня, поднимаются прямо вокруг основного ствола, от которого полностью отделены, и теряются в ветвях отеческой кроны. Они как будто высиживаются под густой листвой, как птенцы под материнским крылышком. Отсюда тот странный вид, который являют собой эти многовековые леса. Старые деревья похожи на изолированные столбы, поддерживающие огромный свод, его тонкие нервюры опираются на молодые баньяны, которые, в свою очередь, тоже станут опорами.
Полковник Монро не хотел ничего лучшего, как провести несколько часов в этом замечательном лесу, таком тенистом, таком спокойном. Все устроились по своему желанию: одни действительно нуждались в отдыхе, другие хотели попытаться найти каких-нибудь зверей, достойных выстрела Андерсона или Жерара. Нетрудно догадаться, кто были эти последние.
— Фокс, Гуми, еще только семь часов, — крикнул капитан Худ. — Как насчет небольшой прогулки в лес, пока не стемнело? Вы составите нам компанию, Моклер?
— Дорогой Худ, — сказал Банкс, — лучше бы вам не удаляться от лагеря. Гроза будет нешуточной. Если разразится буря, вам будет нелегко найти нас. Если мы останемся на этом месте, завтра вы пойдете…
— Завтра будет день, — возразил капитан Худ, — а сейчас самое подходящее время, чтобы попытать удачу!
— Я знаю, Худ, но надвигается ночь… Она неспокойна. Во всяком случае, если вы непременно хотите пойти в лес, не уходите далеко. Через час уже совсем стемнеет, и вам будет трудно найти лагерь.
— Будьте спокойны, Банкс. Еще только семь часов, и я прошу у моего полковника разрешения отлучиться до десяти.
— Идите, дорогой Худ, — ответил сэр Эдуард Монро, — но помните о советах Банкса.
— Да, полковник.
Капитан Худ, Фокс и Гуми, вооруженные превосходными охотничьими карабинами, покинули лагерь и исчезли под высокими баньянами, которые росли по правому краю дороги.
Я так устал от жары в этот день, что предпочел остаться в Паровом доме.
Между тем по приказу Банкса, вместо того чтобы совсем погасить топку, ее лишь слегка приглушили, так чтобы сохранить давление в котле в одну или две атмосферы. Инженер хотел на всякий случай быть готовым к любой неожиданности.
Сторр и Калут занялись топливом и водой. Небольшой ручеек, бежавший слева от дороги, снабдил их необходимой водой, а соседние деревья дали дрова. Тем временем господин Паразар занимался своими обычными делами и, убирая остатки обеда, обдумывал меню на завтрашний день.
Было еще светло. Полковник Монро, сержант Мак-Нил, Банкс и я пошли отдохнуть на берег ручья. Течение прозрачной воды освежало воздух, все еще горячий даже в этот час. Солнце еще не село. Его свет окрашивал в цвет синих чернил массу дымков, которые собирались в зените, как было видно сквозь большие разрывы в листве. То были тяжелые тучи, густые и плотные, движение их, похоже, не зависело от ветра, а казалось, что в них самих заключен какой-то двигатель.
Наша беседа продолжалась примерно до восьми часов. Время от времени Банкс поднимался и, глядя на все расширяющийся горизонт, доходил до опушки леса, которой внезапно оканчивалась равнина за четверть мили до лагеря. Когда он возвращался, то покачивал головой, чем-то встревоженный.
Последний раз я пошел с ним. Уже начинало темнеть под баньянами. Дойдя до опушки, я увидел, что огромная равнина простиралась на запад вплоть до ряда небольших неясно обрисованных холмов, которые уже смешивались с тучами.
Небо казалось ужасным в своем спокойствии. Ни малейшее дыхание ветра не волновало высоких ветвей деревьев. Но это был не отдых задремавшей природы, так часто воспетый поэтами, а, напротив, тяжелый и болезненный сон. В нем будто чувствовалось сдержанное напряжение атмосферы. Я не мог найти лучшего сравнения пространства, как с паровым котлом в момент, когда долго сдерживаемый пар вот-вот взорвется.
Взрыв был неизбежен.
Грозовые тучи в самом деле стояли высоко, так, как обычно это бывает над долинами, и имели широкие криволинейные, очень четко обозначенные контуры. Они будто все раздувались, уменьшаясь в числе и увеличиваясь в объеме, оставаясь на том же месте. Явно очень скоро все смешается в сплошную массу, усиливающую плотность одной тучи. Уже маленькие облака, преодолевая притяжение, сталкивались, отталкивались, разбивались друг о друга, теряясь в общей массе.
