Пароход идет в Яффу и обратно - [71]

Играя в домино, он так положил камень, что с обеих сторон стало совсем бело.

— Бланш? — спросил сосед.

— Покупайте, — ответил старый колонист, — я же знаю, что у вас бланшей нету.

Сосед покупал «на базаре» камень за камнем и ворчал. И вдруг старый колонист смешал все камни и сказал:

— Я соскучился по дому…

— Вы испортили всю игру! — воскликнул сосед, который тоже был старым колонистом.

Он отбросил свои четыре камня — до этой минуты он тщательно прятал их от глаз партнера — и произнес:

— Вы думаете, мне не хочется домой? Вы думаете, мне не хочется пройтись по старым местам и посмотреть…

С той поры в колонии Кадимо все чаще говорили о своей заморской родине, и тот, кто первый затосковал, даже сложил притчу о домохозяине и бешеной собаке.

Жил домохозяин. Был у него хороший дом и хорошие соседи. Но рядом с его участком жил князь. Были у князя привязанные на цепи бешеные собаки. Однажды к князю пришел его советник. Он сказал: «Князь, верный твоей милости, я подслушал ночью сон наших собак. Они рычат, князь». — «Рычат? — удивился князь. — Ты сам слышал?» — «Да, мой господин. И я заглянул в их поганые челюсти и увидел, что у них растут острые зубы». — «Что же ты советуешь мне сделать?» — спросил князь. Советник ответил: «Господин, надо дать волю их ярости. Дай им двухдневную свободу и натрави на мирных домохозяев». Советник посоветовал, а князь приказал. Было утро, когда домохозяин сидел у себя за обедом, и внезапно к нему ворвались, изрыгая гноящуюся слюну, бешеные псы князя. Домохозяин бежал и проклял свой дом. Часто спрашивали его люди: «Где твой дом?» И он отвечал: «Нет у меня дома, ибо в поганом жилище, которое я некогда считал своим домом, поселились бешеные собаки». Но пока домохозяин жил вдали от своего дома, пришли люди, и они прогнали бешеных собак, и сбили с княжеской головы его золотую княжескую корону.

— Тогда, — сказал старый колонист, — домохозяин вспомнил, что у него есть дом. Очищенный от скверны, он стал для него милее прежнего.

Услышав притчу, кто-то из колонистов сказал:

— Аллегория ваша разгадывается легче Соломоновых. Если князь — это Николай Второй, а бешеные псы — молодцы из черной сотни, то что скажут, по-вашему, те люди, которые прогнали собак, пока вы были тут? Они скажут так: «Вы не помогли нам выгнать псов и потому забудьте о вашем доме. Дом, который некогда был вашим домом, уже не принадлежит вам…»

Обидевшись, старый колонист ответил:

— Я сложил притчу для развлечения, а не для пользы. Кто вам сказал, любезный, что я хочу проситься туда? Пустые слова! Я только помечтал о том, чтобы увидеть одним глазом родные места.

Старый колонист хитрил. Он боялся опасных о себе разговоров и испугался, как бы его притча не стала известной партийным сионистам. Они быстро ее растолкуют, и тогда могут произойти неприятности. В действительности же он дважды советовался со старинным своим другом: что надо сделать для того, чтобы вернуться домой? Не написать ли письмо Джемсу Броуну в Америку? Нет, не годится. Обратиться в Национальный комитет? К английскому начальству? Подать петицию Калинину? Они многое перебрали и ничего не решили.

Узнал ли комитет партии Ахдус гааводо о настроениях в Кадимо или же приезд в колонию делегата был случайным, но сюда скоро прибыл видный представитель этой партии, Илья Шухман. Он собрал всех колонистов на дворе и сообщил, что сделает доклад о новых судьбах Палестины. Заметив множество полуравнодушных-полупечальных лиц, Шухман стал говорить осторожно и зло, словно ожидал нападения и заранее отбивал возможные удары.

— Друзья, — сказал он, — временные невзгоды дали возможность более слабым и неверным из нас сеять панику в наших рядах. Хорошо. Я хочу вас спросить: каковы же эти невзгоды? Вы скажете: кризис. Но кто не знает, что явление это временное и что у нас еще будут такие прибыли, о каких не мечтали ни мы с вами, ни наши отцы и деды. Вы скажете: отмена декларации Бальфура. Но глуп тот, кто думает, что мы потеряли здесь свою независимость. Если пожелать истолковать в самом дурном для нас смысле новый закон английского правительства, то все же каждый скажет, что он оставляет за нами такие же права, как и за арабами, и англичанами. Верьте, еще ярче загорится звезда нашего народа, и скоро настанет день, когда мы снова — и больше чем когда бы то ни было — станем здесь главными хозяевами. Одна беда, что нас мало: мы никак не могли затащить сюда евреев из центральных европейских государств. Они говорили: мы живем в культурной Европе, где царит равноправие. Зачем нам спасаться в Палестине, если мы имеем наше спасение здесь — в Англии, Германии, Франции? Наивные люди! Жизнь отомстила им и лишний раз показала, что нет для еврея родины, кроме страны его пращуров. Вам известны печальные события в Германии. Пруссак озверел, вернулся одиннадцатый век, скоро в Берлине оградят отдельный квартал и создадут новое гетто. О, теперь немецкие евреи, которые и не хотели слушать о Палестине, еще попросятся сюда! Мы ждем небывалого притока рабочей силы и капиталов.

Колонисты с любопытством смотрели на Шухмана. Смелым и выразительным было его черное сухое лицо. Длинный нос еще более отдалился от запавших щек, и пышно взбитые усики уже не скрадывали его редкую величину. Когда Шухман снимал свою белую полотняную шляпу, обнажалась бритая, с ссохшейся кожей голова. Она посинела от солнца. Голос у Шухмана был особо выработанный, голос завзятого агитатора. Столько сухости и звона природа, кажется, никогда не отпускает горлу человека.