Пароход идет в Яффу и обратно - [11]

Шрифт
Интервал

— Наша невеста — сладкое тесто, она мнется и гнется, и никому не дается. Наш жених — спокоен и тих, он любит ее, как псих. Счастье для них, а для нас — жидкий квас с кислыми огурцами, маринованными кукишами и крысиными пирогами. Лейте в глотку крепкую водку, закусывайте кренделечком…

Тут свадебный шут пустился в пляс. Плясал он, как хохол, приседая и притоптывая. Он не переставал балагурить, распевая свои шутки на синагогальный манер, тонким голосом с завитушками на верхних нотах. Приподнявшись, он посмотрел на всех высокомерным шутовским взглядом и осторожно, чтоб не задеть ермолку, снял фуражку и направился к столам за мздой. Он сделал два шага, весело оглянулся и, побледнев, как самоубийца, уронил фуражку. Живот его испуганно и гулко заурчал, как у чревовещателя, изо рта его выполз приглушенный крик, он быстро схватил свой сюртук и побежал к ограде. Сонные гости добродушно засмеялись, привстали и, опрокинув скамейки, понеслись за шутом. Женщины закричали, спотыкаясь и роняя детей.

Из-за деревьев двигалась партия новобранцев. Они шли сомкнутым строем, забегая вперед по одному, хмельные, красные, лохматые, с белыми глазами, столь белыми, что они казались слепыми. Впереди шел коновод, широкий и пестрый хохол, яркий, как русская картинка. Он играл губами на маленькой гармошке, слюнявя ее и жуя.

Гости, служки и музыканты толпились у ограды. Цепляясь друг за друга, они взбирались по невысокой, но голой стене, воровато оглядываясь. Пиршество было покинуто, словно гнездо прокаженных. Только жених и невеста не вставали с места. Они не отодвинулись даже друг от друга, хоть никто их сейчас не толкал.

Новобранцы набросились на напитки и снедь с такой яростью, словно этот вечер был кануном светопреставления.

— Хватай до купы, — сказал коновод гнусавым голосом, так как гармоника закрывала ему рот.

Пятеро ребят сгребли жениха и потащили в глубь кладбища, к могилам третьего класса. Зельц не сопротивлялся. Коновод выплюнул гармонику и подсел к невесте. Он сжал ее, как деревенскую девку, и сказал, гарцуя:

— Чем не жених, паненко?

Не понимая его языка, Маня уставилась на него дурашливым и невинным взглядом. Она притворилась еще более дурашливой и невинной, чем была. Невинность — защита женщины. И коротышка выпустила ее вперед, как еж выпускает иглы, кошка — свои когти, сосна — липкие соки. Но новобранец, которого не пугали ни иглы, ни когти, ни липкие соки, посадил Маню на колени и стал щипать ее, как гулящую. Девушка немощно застонала, она защищала кулаками свои толстые губы, к которым тянулся солдат, хмельной и махорочный, пропахший всеми кабацкими запахами.

— Послужи на пользу отечества, — убеждал девушку новобранец.

Он подбросил ее и схватил на лету, потом опустил на землю и, встав от стола, потащил в глубь кладбища. Неожиданно она обратила к нему свое лицо и, покрывшись фиолетовой краской, краской гнева, спросила на ломаном языке:

— Как тебя зовут, солдат?

— Павло, — ответил он добродушно.

— Так будь же ты, Павло, проклят. И родные твои, и дети твои, и мать твоя, и отец твой… — вскричала она на своем родном языке.

Новобранец сперва смотрел на нее с веселым любопытством, потом понял, что девушка его проклинает, и злорадно показал ей язык.

— Мабуть, ты, дивко, ругаешься? Солдатскую честь позоришь? Ах ты, жидивка!

И Павло, раскипятившись, свистнул команде:

— Хватай до купы, хлопцы!

И веселая команда пришла на помощь.

На другой день винницкие жители выразили молодоженам свое сочувствие, утешили стихами из Священного Писания, но о подписном листе забыли.

— Черная свадьба, — говорили в синагоге горожане, — была устроена напрасно. Прелести новобрачной достались чужому. Видно, Господь не захотел принять искупительной жертвы.

И Зельц остался бедняком, черным мастеровым, что кладет заплаты и с лихом запанибрата. Он не получил своих двухсот рублей и обувного магазина в Торговых рядах. Вместо почета — позор, и гнить ему до конца дней своих на последней ступени высокой лестницы, на самом верху которой, головой упираясь в солнце, стоят потомки великого Бааль-Шем-Това из Меджибожа.


1927

Пароход идет в Яффу и обратно

Часть первая

Глава первая

Мистера Джемса Броуна кусали комары. Они садились на щеки, залезали под ворот. Был час комариной ярости, вечерний час в тайге.

Спасался от комаров и я. На реке Бире, у станции Тихонькой, стоит большая сопка. Она поросла лесом по самую макушку, кедр идет за лиственницей, лиственница — за кедром. Сопка стоит давно, со времен столь старинных, что этого не помнят ни казаки-старожилы, ни орочи — древние обитатели тайги и болот Уссури. Я взбирался на сопку, спасаясь от комаров. На одной из тропинок я услышал позади себя жалобные английские ругательства.

Я повернул назад и пошел навстречу истерзанному таежным гнусом иностранцу.

— Мистер Броун! — воскликнул я. — Неужели комары следуют за вами? Здесь их нет и в помине.

— Знаю, — ответил он, вздыхая, — знаю, но мне все еще кажется, что они кусают.

Теснясь, мы ползли вверх по тропинке. Ее обсыпали иглы, ноги скользили, как на катке. Мы хватались за кусты. Хвойная прохлада щекотала ноздри и раздвигала легкие. Мы ползли все выше. Кедр обрушил на нас свои шишки. Ветер прошумел в сосне.


Еще от автора Семен Григорьевич Гехт
Три плова

В рассказах, составивших эту книгу, действуют рядовые советские люди - железнодорожники, нефтяники, столяры, агрономы, летчики. Люди они обыкновенные, но в жизни каждого из них бывают обстоятельства, при которых проявляются их сообразительность, смелость, опыт. Они предотвращают крушения поездов, укрощают нефтяные фонтаны, торопятся помочь попавшим в беду рабочим приисков на Кавказе, вступаются за несправедливо обиженного, отстаивают блокированный Ленинград и осажденную Одессу. События порой необыкновенные, но случаются они с самыми простыми людьми, не знаменитыми, рядовыми.


Рекомендуем почитать
Круг. Альманах артели писателей, книга 4

Издательство Круг — артель писателей, организовавшаяся в Москве в 1922 г. В артели принимали участие почти исключительно «попутчики»: Всеволод Иванов, Л. Сейфуллина, Б. Пастернак, А. Аросев и др., а также (по меркам тех лет) явно буржуазные писатели: Е. Замятин, Б. Пильняк, И. Эренбург. Артелью было организовано издательство с одноименным названием, занявшееся выпуском литературно-художественной русской и переводной литературы.


Высокое небо

Документальное повествование о жизненном пути Генерального конструктора авиационных моторов Аркадия Дмитриевича Швецова.


Круг. Альманах артели писателей, книга 1

Издательство Круг — артель писателей, организовавшаяся в Москве в 1922. В артели принимали участие почти исключительно «попутчики»: Всеволод Иванов, Л. Сейфуллина, Б. Пастернак, А. Аросев и др., а также (по меркам тех лет) явно буржуазные писатели: Е. Замятин, Б. Пильняк, И. Эренбург. Артелью было организовано издательство с одноименным названием, занявшееся выпуском литературно-художественной русской и переводной литературы.


Воитель

Основу новой книги известного прозаика, лауреата Государственной премии РСФСР имени М. Горького Анатолия Ткаченко составил роман «Воитель», повествующий о человеке редкого характера, сельском подвижнике. Действие романа происходит на Дальнем Востоке, в одном из амурских сел. Главный врач сельской больницы Яропольцев избирается председателем сельсовета и начинает борьбу с директором-рыбозавода за сокращение вылова лососевых, запасы которых сильно подорваны завышенными планами. Немало неприятностей пришлось пережить Яропольцеву, вплоть до «организованного» исключения из партии.


Пузыри славы

В сатирическом романе автор высмеивает невежество, семейственность, штурмовщину и карьеризм. В образе незадачливого руководителя комбината бытовых услуг, а затем промкомбината — незаменимого директора Ибрахана и его компании — обличается очковтирательство, показуха и другие отрицательные явления. По оценке большого советского сатирика Леонида Ленча, «роман этот привлекателен своим национальным колоритом, свежестью юмористических красок, великолепием комического сюжета».


Остров большой, остров маленький

Рассказ об островах Курильской гряды, об их флоре и фауне, о проблемах восстановления лесов.


Дети Бронштейна

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Третья мировая Баси Соломоновны

В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.


Русский роман

Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).


Свежо предание

Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.