Париж: анатомия великого города - [24]

Епископ Парижский долго добивался от властей решения построить новый собор; о том же мечтал «серый кардинал» Франции аббат Сюжер, который за год до собственной смерти, в 1150 году, передал строящемуся храму витражи (витражное окно с изображением Девы Марии случайно разбили в 1731 году). Решение построить собор имело и политическую подоплеку: Париж продолжал соперничать с Римом, и парижане не могли проигрывать в архитектуре. Следовательно, чтобы Париж воспринимали как религиозную столицу, ему следовало приобрести материальное воплощение статуса — новый собор.

И вот за два года до рождения Филиппа-Августа, в 1163 году, на глазах крестьянского сына Сюлли, рожденного в долине Луары и ставшего епископом Парижским, в фундамент собора Нотр-Дам были заложены первые камни.

Сюлли не только осуществлял надзор за стройкой, посещая ее ежедневно, но и из собственного кармана финансировал часть работ, тратил ренту, полученную от владений, разбросанных вокруг Парижа. Первым делом следовало разобрать развалины церкви Сен-Этьен, построенной еще при Меровингах, и прилегавшего к ней рынка. В 1180 году работы по расчистке территории и строительству начались и наконец появились очертания трансепта.

Строители планировали возвести собор, который «станет над водами» словно огромный и величественный корабль». Внимательный взгляд заметит, что храм определенно возведен в парижском стиле, с акцентом на детали декора, а не на целостную монументальность образа (парижские мастера особенно гордились своим умением обрабатывать камень). В этом же стиле сооружены расположенные неподалеку храмы Сен-Дени и Сенли.

Камень для строительства доставляли из Вожирара и Монружа. Для того чтобы обеспечить пути подвоза строительных материалов с берегов Сены, в лабиринте острова Ситэ проложили новые улицы. Лишь через десять лет Сюлли увидел алтарь, а сам собор строили два века, но с самого начала стройки жизнь на площади, на Паперти Нотр-Дам, и по сей день считающейся центром Франции, била ключом.

Условия этой жизни были грубы и жестоки, не в пример строже условий конца Средневековья, описанных Виктором Гюго в романе «Собор Парижской Богоматери». Окрестности кишели проститутками, нищими и ворами, здесь часто вспыхивали эпидемии. Сена несла холеру, и болезнь частенько наведывалась в город, а запах мертвых тел разносился на десятки километров вверх по реке. Сюлли, однако, вопреки бедствиям, гордился своим достижением. В 1180 году сюда стеклись толпы, чтобы поглазеть на крестины Филиппа-Августа.

Если говорить проще, то Виктор Гюго был прав: Нотр-Дам де Пари фундаментально изменил Париж. Самым примечательным стало то, что собор был самым высоким зданием, когда-либо возведенным в Париже: его было видно за несколько километров, — и слава о нем быстро разнеслась по всей Европе. Нотр-Дам стал эмблемой новой цивилизации. Парижане получили возможность подняться на галерею и впервые разглядеть свой город во всех деталях.

Памятник концу времен

Один из сюжетов, развернутых в романе «Собор Парижской Богоматери», затрагивает мистическую ауру, присущую собору. Подобно прочим прогрессивным мыслителям XIX века, Гюго сочетал почти слепую веру в силу науки с интересом к оккультизму. В 1830-х годах к работам над собором привлекли архитектора Эжена Эммануэля Виолле-ле-Дюка. Под присмотром специально образованной комиссии, в которой состоял и Виктор Гюго, архитектор завершил реконструкцию к 1846 году. Несколько лет проект реконструкции критиковали за излишнее копирование средневекового готического стиля. Но справедливости ради стоит заметить, что средневековые фантазии пробуждаются при одном только виде древних камней[37].

Более всего Гюго занимала старинная легенда о том, что архитектура храма является примером воплощения сакральной геометрии. Так, молва утверждала, что окна, двери, главные входы и характер постройки в целом — это аллегорическая проекция тайн древней науки, которую иногда называют духовной алхимией или герметической философией.

Воплощением зла в романе Гюго является священник Клод Фролло, попытавшийся разгадать тайну центральной части собора — символического портала. Здесь Фролло «даже поставил свою душу на карту ради того, чтобы принять участие в мистической трапезе алхимиков, астрологов и герметиков за столом, во главе которого в Средние века стояли Аверроэс, Гильом Парижский и Никола Фламель, а с другого края — затерявшийся на Востоке и освещенный семисвечником Соломон, Пифагор и Зороастр». Интерес Фролло к оккультной философии привел к трагедии, на примере этого персонажа Гюго показал беспомощность человека перед силами, движущими вселенной.

Традиции подобного мировоззрения существовали на протяжении всей христианской истории и восходят к дохристианским временам, к эпохе греческих мифов, к поклонению почитавшемуся алхимиками Гермесу Трисмегисту, иначе египетскому Тоту, богу магии и письма, которому приписывалось авторство множества текстов, каковые маги Средневековья и Возрождения применяли в качестве наставлений для экспериментов и изысканий. Целью устремлений алхимика считалось получение философского камня, иногда именуемого также «зеленый лев». Говорят, что угол, под которым внутрь собора смотрит статуя ворона на левом портале, указывает точное местонахождение философского камня, якобы спрятанного в здании одним из первых епископов собора Гильомом Парижским.