Пари с маркизом - [90]

– А, заставляла тебя вести разговор.

– Да. Если я не могла придумать, о чем спросить, мне приходилось рассказывать «нужно колокол переколоколовать» первому же человеку, кого мы встретим. И неважно, кто это будет, хоть продавщица в магазине, хоть горничная, хоть трубочист. Один раз пришлось рассказывать герцогине.

Тут Николас засмеялся.

– Наверное, все считали тебя сумасшедшей.

– Вот именно. И я этого так боялась, что очень скоро имела целый список вопросов, которые можно задать, чтобы никому не приходилось выдерживать мое бесконечное молчание за обедом. И тогда я догадалась – если суметь заставить людей рассказывать о себе, мне не придется говорить самой. И еще я стала очень наблюдательной. Еще бы, столько лет просидела в углу, присматриваясь и прислушиваясь к другим.

– И все это здорово помогает тебе в сватовстве, я полагаю.

– Да. Теперь мне гораздо легче разговаривать с людьми, и я больше уверена в себе, чем в девичестве. Но при всем этом я по-прежнему робкая и застенчивая. Думаю, мне нужно оказаться во власти очень могущественных сил, чтобы открыть свои истинные чувства.

Николас опять негромко засмеялся.

– В таком случае я на тебя очень мощно воздействую, потому что ты никогда не сдерживалась, высказывая мне свое мнение.

Белинда улыбнулась.

– Это верно. Но тут возникает другая проблема. У меня есть привычка сдерживаться, сдерживаться долго, а потом мои истинные чувства выплескиваются наружу. Причем обычно не в то время и не на того человека.

– Как в тот вечер на балу, когда ты впервые рассказала мне про Федерстона. И в ночь в лабиринте.

– Да. Когда я на тебя злилась, потому что считала таким же, как он.

– Господи, но ведь ты больше так не думаешь?

– Нет. Ты был прав, когда сказал, что совсем на него не похож. Так оно и есть, теперь я это знаю. При своем поверхностном обаянии Чарльз был человеком холодным, а ты – нет. Ты обаятелен, но не холоден. И ты даже не представляешь, какая это для меня разница.

– Тогда я не понимаю, почему ты стесняешься, отвечая на мои вопросы. Наверняка тебя и раньше просили рассказать о себе.

– Да, но обычно я могу отвлечь собеседника от этого. А вот с тобой сложнее, потому что больше я не могу помещать тебя в ту же категорию людей, что Чарльза. И конечно, теперь, когда мы…

Белинда опять осеклась. Николас приподнял ее подбородок пальцем, ласково вынудив посмотреть на себя.

– Теперь, когда мы стали любовниками?

Она почувствовала, что краснеет все сильнее.

– Да. Я… видишь ли, теперь мне не все равно. Не все равно, что ты думаешь, и от этого я снова начинаю стесняться.

– Тебе не все равно, что я думаю? – Николас широко улыбнулся.

– Похоже, тебе это ужасно нравится.

– Конечно! Шесть недель назад ты буквально разорвала меня на куски, а теперь тебя волнует мое мнение. Это прогресс.

– Прогресс?

Он посмотрел ей в глаза, и его взгляд был таким твердым и решительным, что у Белинды перехватило дыхание, а сердце как будто и вовсе перестало биться.

– Я же говорил, что хочу добиться твоего уважения, Белинда. И раз тебе не все равно, значит, я делаю успехи.

Николас снова сел и начал собирать все в корзину. Она смотрела на него и вспоминала, как он стоял перед ней на коленях, и слова, что сорвались с его губ. Белинда отчаянно хотела снова услышать их сейчас, когда он не охвачен страстью. И когда Николас уже собрался встать, она выпалила:

– Ты говорил правду? То, что сказал вчера ночью?

Он замер. И не спросил, о чем речь. Николас, не отрывая глаз, смотрел на нее, словно тщательно обдумывал то, что собирается сказать, и ей показалось, что прошла целая вечность, прежде чем он заговорил:

– Я люблю тебя, – сказал наконец Николас.

Не только слова, но и спокойная уверенность, прозвучавшая в его голосе, заставили сердце Белинды петь. Радость внезапно оказалась вполне осязаемой, она словно окутала ее, проникла внутрь. Николас придвинулся к ней ближе.

– Я говорил правду, когда сказал это. Говорю правду и сейчас. – Он поцеловал Белинду. – И так будет всегда. – И резко отпрянул. – Пойдем! – Он взял ее за руку.

– Куда мы идем?

Николас свободной рукой подхватил корзину и встал, потянув Белинду за собой.

– До отъезда я хочу показать тебе, как растет хмель, а до отправления поезда у нас осталось совсем немного времени.

Белинда вздохнула и пошла с ним через поле с высокой травой и ромашками, оглядываясь по сторонам.

– Здесь так красиво. Мне бы хотелось побыть тут с тобой подольше.

– Мне тоже, но кое-кто неделями тянул время и держал нас обоих в неведении…

– Знаю, знаю, – перебила его Белинда, скорчив гримасу. – И все-таки неужели нельзя поехать в Лондон завтра? Или послезавтра?

– Нет. Теперь я стараюсь быть человеком ответственным, и у меня в Лондоне есть дела. Но, – добавил Николас, остановившись на краю луга, обнял ее за талию и притянул к себе. – Мне придется вернуться сюда через несколько недель, и ты можешь приехать со мной.

– Мне бы хотелось, – призналась Белинда. – Но это риск для нас обоих.

Его позолоченные на концах ресницы заблестели на солнце, когда он склонился над ней.

– Значит, придется позаботиться о том, чтобы нас никто не поймал.

Николас прикоснулся к ее губам и тут же, отвернувшись, повел Белинду между рядов пышно разросшегося хмеля. Она шла следом, задевая плечами стебли.