Парень встретил парня - [14]

– Ты все это сделал за два месяца? – спрашиваю я. Свою комнату я обставляю уже пятнадцать лет, но такой затейливости или… причудливости нет в помине. А ведь мне хотелось бы, чтобы была.

Ной кивает.

– Знакомых у меня здесь немного, так что времени хватило.

Он подходит к стереоустановке, нажимает на кнопки и нервно улыбается.

– Здесь классно, – заверяю я. – Комната у тебя классная. Моя в сто раз проще.

– Сомневаюсь, – говорит Ной.

Ситуация нетипичная, и я это, конечно, чувствую. Мы ведь едва друг друга знаем. Тем не менее мы оба ловим комфортный, неизвестно откуда взявшийся вайб, который внушает нам, что нужно узнать друг друга поближе. Показывая свою комнату, Ной открывает мне кусочек своей души, и я переживаю, что придется ответить взаимностью.

Посреди стены с разноугольными книжными полками узенькая, не шире двух футов, дверца.

– Сюда! – говорит Ной, ведет меня к двери и открывает ее. За ней целый караул рубашек. Ной исчезает за ними.

Я шагаю следом. Дверца закрывается у меня за спиной. Света нет.

Мы пробираемся через необычно глубокий шкаф. Он очень узкий, поэтому одежда Ноя висит слоями. Я протискиваюсь за ряды рубашек на плечиках и, согнутым в три погибели, оказываюсь меж двумя развешенными свитерами.

– Это путь в Нарнию? – спрашиваю я и, сжавшись в комок, ползу за Ноем по проходу, напоминающему воздуховод. Потом он вытягивает ноги и теперь стоит в другом коридоре, готовясь по веревочной лестнице подняться к откидной дверце. Думаю, мы направляемся в угол чердака, хотя полной уверенности нет.

Откидная дверца поднята, на нас льется свет. Вокруг меня кирпич. Я посреди старой трубы.

За веревочной лестницей белая комната. В ней одно окно, один комод и две колонки. В центре стоит мольберт, на нем ждет чистый лист бумаги.

– Здесь я рисую, – говорит Ной, ставя второй мольберт. – Никому другому подниматься сюда не позволено. Родители пообещали мне это, когда мы переезжали. Ты первый, кто увидел мою мастерскую.

Пол забрызган краской – испещрен отметинами разного цвета и формы. Даже на белых стенах следы пунцового, лазурного, золотого. Кажется, Ной из-за этого не переживает.

Я малость обеспокоен, потому что в последний раз «рисовал» картинку «Раскрась сам», номера на которой подсказывали, какой цвет использовать. На почеркушки я мастер, но, помимо них, мой художественный репертуар довольно ограничен.

– Иисус погиб за грехи наши, – торжественно изрекает Ной.

– Что?! – Я осаживаю свои мысли.

– Просто проверяю, слушаешь ли ты. Лицо у тебя было такое, словно ты уплыл в дальние дали.

– Теперь я приплыл обратно.

– Хорошо. – Ной вручает мне вазочку с кистями и ледоформу с красками. – Теперь можно начинать.

– Погоди! Я не представляю, что делать, – останавливаю его я.

Ной улыбается.

– Просто слушай музыку и рисуй. Следуй за звуком. Не думай о правилах. Не стремись к совершенству. Пусть звук направляет тебя.

– Но задача-то в чем?

– Другой задачи нет.

Ной подходит к колонкам и включает их в сеть. Начинает звучать музыка, она льется в комнату, словно ароматный воздух. Фортепиано выводит джазовые каденции. Ноты берет труба. А потом звучит голос. Чудесный голос.

«Есть на свете та, которую я мечтаю встретить…»[23]

– Кто это?

– Чет Бейкер[24].

Он прекрасен!

– Не зацикливайся на словах, – велит готовый рисовать Ной. – Следуй за звуками.

Сперва я не понимаю, о чем он. Я окунаю кисть в бархатистый пурпур, подношу ее к чистому листу и вслушиваюсь. Голос у Чета Бейкера глубокий, переливчатый. Кисть касается бумаги, скользит вверх вместе с песней, потом резко вниз, потом снова вверх. Я рисую не какую-то форму. Я рисую мелодию.

Песня продолжается. Я промываю кисть и пробую другие цвета. Подсолнуховый желтый ложится кляксами, томатный красный взметается над пурпурными штрихами. Начинается новая песня. Я тянусь за океанской синью.

«Так счастлив быть тем, кого ты спешишь увидеть…»[25]

Я закрываю глаза и сдабриваю рисунок синим, а открыв, смотрю на Ноя и вижу, что он за мной наблюдает. Кажется, он знает, что я это понял.

Новая песня. Теперь у меня на рисунке кое-что просматривается – очертание крыла, отлив прибоя.

Неожиданно для меня Ной решает заговорить.

– Ты всегда знал? – спрашивает он, и я мигом догадываюсь, о чем речь.

– Да, пожалуй, – отвечаю я. – А ты?

Ной кивает, не сводя взгляд со своего рисунка. Его кисть ставит синюю отметину.

– Тебе легко с этим?

– Да, – отвечаю я, потому что так оно и есть.

– А вот мне не всегда легко, – признается Ной и не добавляет больше ни слова.

На миг я перестаю рисовать и смотрю на Ноя. Сейчас он сосредоточен на музыке и ведет кисть по дуге в полном резонансе с соло трубы. Его настроение передается цветом индиго. Ной грустит, потому что сердце разбито – я помню, что сказала его сестра на кухне, – или по другой причине?

Ной чувствует, что я не рисую, и поворачивается ко мне. Он еще молчит, но во взгляде у него мелькает не то опасение, не то нерешительность. В ком он сомневается – во мне или в себе самом?

– Давай посмотрим, что у тебя вышло, – предлагает он.

Я качаю головой.

– Нет, пусть сперва песня закончится.

Но вот песня заканчивается, а я по-прежнему недоволен.