Папство и Русь в X–XV веках - [87]
Споры между папой и собором в Базеле привели к новому расколу, часть прелатов во главе с председателем собора кардиналом Чезарини переехала в Феррару. 8 января 1438 г. папа открыл в этом итальянском городе собор, на котором должен был решаться вопрос об унии церквей. На соборе присутствовали представители греческой церкви, прибывшие вместе с императором Иоанном VIII и константинопольским патриархом Иосифом. В их числе были представители и трех других восточных патриархов (сами они отказались поехать), до 20 архиереев, клирики Софийского собора и несколько ученых богословов. Прибыли представители из Валахии и Грузии.[601]
Позднее (8 октября 1438 г.) прибыли и представители от русской церкви. Во главе их стоял незадолго до этого назначенный из Константинополя русским митрополитом грек словакского происхождения Исидор, занявший в последующих событиях одно из первых мест. С Исидором приехало до 200 человек, между которыми, однако, был лишь один высший представитель церкви — суздальский епископ Авраамий. Многочисленность русских представителей подчеркивала, что для церковной унии с восточной церковью особое значение имела уния с церковью русской. Для обеих сторон вопрос об унии на Феррарско-флорентийском соборе был вопросом чисто политическим.
Если для греков уния имела практическое значение единственно в том, что только под этим условием можно было рассчитывать, через посредничество папы, на помощь от европейских государств против наседавших все более турок, то для Рима Византия в политическом отношении уже не могла являться в это время главной целью: в Риме достаточно понимали обстановку, чтобы не обольщаться пустой надеждой на уничтожение турецкого владычества на Востоке. Больше того, приходилось серьезно опасаться дальнейшего турецкого нашествия на Европу.
Что же в таком случае составляло для Рима политическую цель унии в 1439 г.? Эту цель следует видеть прежде всего в Руси, в подчинении папству стран и народов, подвластных московскому великому князю. В этом только и мог быть реальный смысл церковной унии для папства и для тех сил феодальной Европы, которые стояли за ним. Привлечение Московской Руси в папский лагерь являлось для этих политиков осуществлением самых смелых мечтаний. При этом условии можно было вернуться к надеждам противостоять туркам, отстоять Константинополь, остановить их нашествие на Балканах, создать им прямую угрозу с севера и востока. С другой стороны, папство неожиданно для себя оказывалось перед осуществлением своих многовековых устремлений на восток.
Наконец, такое укрепление папского лагеря должно было существенно изменить соотношение сил между ним и его политическими противниками, поддерживавшими враждебный папству Базельский собор. И с этой точки зрения позиция Москвы была также очень важна для Рима, тем более, что Польша вследствие политики Ягеллонов перестала в это время быть «верной дочерью» в глазах римской курии.
Католическая версия истории Флорентийского собора дошла до нас в своеобразной форме диалога, составленного папским чиновником Андреа ди Санта Кроче и дополненного в 1638 г. библиотекарем Ватикана Джустиниано. Этот документ, хотя он и содержит некоторые ценные указания, в общем очень субъективен, неточен и не. может дать ясной картины всех событий.[602]
Главным источником по истории Флорентийского собора обычно считается труд грека Сиропула, опубликованный еще в XVII в. Робертом Крейтоном. Сиропул был главным экклесиархом собора св. Софии в Константинополе, одним из крупных греческих церковных деятелей из числа пяти ближайших советников и помощников константинопольского «вселенского» патриарха, так называемых «ставрофоров». Он принимал активное участие во всех работах собора и составил его историю, имеющую мемуарный характер. Она носит выразительное название: «Правдивая история неправедной унии между греками и латинянами».[603] Однако уже давно установлено, что изложение Сиропула тенденциозно и сильно искажает действительный ход событии. В значительной мере виновником этих искажений был издавший Сиропула Крейтон.[604] Страдают тенденциозностью также греческие «Деяния Флорентийского собора» — плод усилий ученых секретарей и проунионистской редакционной обработки, вошедшие в многотомный свод католической истории соборов Манзи.[605] Сохранились также описания деятельности Флорентийского собора, принадлежащие перу русских участников событий, — епископа суздальского Авраамия[606] и суздальского иерея (он называет себя священноиноком) Симеона.[607] Около 1461 г. неизвестным автором на Руси была написана еще одна история собора, известная под названием «Слово избрано…».[608]
Кроме упомянутых, особый интерес вызывает сочинение некоего русского клирика, изданное еще в 1598 г. в городе Остроге, являвшемся в ту пору крупным центром юго-западного русского православия.[609] Это сочинение существенно дополняет другие сохранившиеся источники по истории Флорентийского собора и дает яркую картину того бесчинства, под знаком которого было проведено оформление флорентийской унии. Рукопись этого сочинения была еще в 30-х годах прошлого века обнаружена в Ватиканском архиве и кратко описана русским исследователем С. Шевыревым.
Аксумское царство занимает почетное место в истории Африки. Оно является четвертым по времени, после Напаты, Мероэ и древнейшего Эфиопского царства, государством Тропической Африки. Еще в V–IV вв. до н. э. в Северной Эфиопии существовало государственное объединение, подчинившее себе сабейские колонии. Возможно, оно не было единственным. Кроме того, колонии сабейских мукаррибов и греко-египетских Птолемеев представляли собой гнезда иностранной государственности; они исчезли задолго до появления во II в. н. э. Аксумского царства.
В истории антифеодальных народных выступлений средневековья значительное место занимает гуситское революционное движение в Чехии 15 века. Оно было наиболее крупным из всех выступлений народов Европы в эпоху классического феодализма. Естественно, что это событие привлекало и привлекает внимание многих исследователей самых различных стран мира. В буржуазной историографии на первое место выдвигались религиозные, иногда национально-освободительные мотивы движения и затушевывался его социальный, антифеодальный смысл.
Настоящая книга охватывает три основных периода из боевой деятельности красных Таманских частей в годы гражданской войны: замечательный 500-километровый переход в 1918 г. на соединение с Красной армией, бои зимой 1919–1920 гг. под Царицыном (ныне Сталинград) и в районе ст. Тихорецкой и, наконец, участие в героической операции в тылу белых десантных войск Улагая в августе 1920 г. на Кубани. Наибольшее внимание уделяется первому периоду. Десятки тысяч рабочих, матросов, красноармейцев, трудящихся крестьян и казаков, женщин, раненых и детей, борясь с суровой горной природой, голодом и тифом, шли, пробиваясь на протяжении 500 км через вражеское окружение.
Представленная монография затрагивает вопрос о месте в русско- и церковно-ордынских отношениях института киевских митрополитов, столь важного в обозначенный период. Очертив круг основных проблем, автор, на основе широкого спектра источников, заключил, что особые отношения с Ордой позволили институту киевских митрополитов стать полноценным и влиятельным участником в русско-ордынских отношениях и занять исключительное положение: между Русью и Ордой. Данное исследование представляет собой основание для постановки проблемы о степени включенности древнерусской знати в состав золотоордынских элит, окончательное разрешение которой, рано или поздно, позволит заявить о той мере вхождения русских земель в состав Золотой Орды, которая она действительно занимала.
В книге исследуется ранняя история африканских цивилизаций и их место в истории человечества, прослеживаются культурно-исторические связи таких африканских цивилизаций, как египетская, карфагенская, киренская, мероитская, эфиопская и др., между собой, а также их взаимодействие — в рамках изучаемого периода (до эпохи эллинизма) — с мировой системой цивилизаций.
Книга вводит в научный оборот новые и малоизвестные сведения о Русском государстве XV–XVI вв. историко-географического, этнографического и исторического характера, содержащиеся в трудах известного шведского гуманиста, историка, географа, издателя и политического деятеля Олауса Магнуса (1490–1557), который впервые дал картографическое изображение и описание Скандинавского полуострова и сопредельных с ним областей Западной и Восточной Европы, в частности Русского Севера. Его труды основываются на ряде несохранившихся материалов, в том числе и русских, представляющих несомненную научную ценность.