Папство и Русь в X–XV веках - [12]

Такое же сообщение дает летописец Кведлинбургской хроники (вторая четверть XI в.)[68] и Ламберт Герсфельдский, писавший в последней четверти того же века. Он прибавляет по поводу бегства Адальберта из Киева: «…который, однако, едва избежал их (киевлян) рук».[69] Титмар Мерзебургский, один из наиболее сведущих немецких летописцев XI в., тоже упоминает о том, что Адальберт, поставленный в 968 г. архиепископом Магдебургским, «ранее был посвящен в настоятели Руси» (Rusciae), но «был оттуда изгнан народом».[70]

Наконец, в указе императора Оттона (968 г.) о назначении Адальберта архиепископом Магдебургским также упоминается, что он был прежде назначен и послан проповедником «к ругам».[71] Об исходе этой миссии у Регинона сказано, что Адальберт очень скоро возвратился, «не успев ни в чем, за чем был послан, и увидел, что его старания напрасны. На обратном пути некоторые из его спутников были убиты, а сам он с великим трудом едва спасся».[72]

Обилие известий обо всем этом скандальном происшествии, к тому же известий, совпадающих текстуально, однако кажущееся. В действительности все свидетельства упомянутых хроник и летописей восходят к одному основному источнику — к показанию «Продолжателя Регинона». Он единственный писал об этих событиях как их современник, и более того, как непосредственный участник, точнее — как злополучный «герой» всей авантюры, так как «Продолжателем Регинона» был не кто иной, как сам Адальберт, столь неудачно пытавшийся стяжать лавры «первого русского епископа».[73] Спустя несколько лет, после своего возвращения из Киева, Адальберт получил в 966 г. назначение в Вейссенбергское аббатство в Эльзасе, где и занялся продолжением хроники Регинона Прюмского.

Теперь становится ясным, какова цена показаниям «Продолжателя Регинона», а значит и всей исторической традиции об этом эпизоде. Совершенно очевидно, что враждебный тон, в котором идет весь рассказ о русских, вызван личной злобой и раздраженностью автора, в памяти которого не изгладились впечатления, связанные с его поездкой в Киев и неприятностями, перенесенными им там из-за его бестактности и самоуверенности. Не исключена и такая возможность, что запись о прибытии послов от княгини Ольги была сфабрикована Адальбертом специально, чтобы как-нибудь оправдать свою киевскую авантюру. Во всяком случае, в наших летописях, а также и в византийских источниках нет никаких упоминаний о посольстве Ольги к Оттону I. Что же касается миссии Адальберта, следует отметить, что ни одно из свидетельств, неоднократно повторяющих этот рассказ, не объясняет причин того недружелюбного приема, который встретило посольство Оттона I в Киеве.

Известно, что люди древней Руси отличались широким гостеприимством, неоднократно отмеченным в исторических источниках. До нас дошел целый ряд свидетельств о живом дипломатическом общении Киева и Новгорода со странами Запада и Востока в ту пору, о приездах на Русь послов из Византии, от хазар и из других стран. Ни разу с этими послами не происходило никаких неприятностей, их всегда встречали и провожали, оказывая им почет и уважение. Полный провал, который постиг Адальберта, являлся, конечно, следствием тех намерений, которые он, вероятно, и не очень скрывал, — намерений, подобных тем, какие и впоследствии многократно, с удивительной настойчивостью, оставаясь глухими к урокам истории, пытались осуществлять представители римской церкви на Руси. Адальберт, возомнив себя «апостолом русским», стремился, очевидно, насильственно навязать латинское христианство, не считаясь ни с чем. Не исключено, что он имел известные основания рассчитывать на поддержку княгини Ольги и некоторых ее приближенных из княжеской дружины, которые были прямыми представителями нарождавшегося в эту пору на Руси класса феодалов, заинтересованного в укреплении новой религии.

Но несомненно, что действия латино-германских «миссионеров» вызвали лишь открытое возмущение. В Киеве, представлявшем собой уже в ту пору большой город с многочисленным населением, еще крепко держались древние верования. Даже много позже, при Владимире, киевляне совсем не сразу приняли христианскую веру. Тем более велико было противодействие «миссионерам» во времена Ольги и Святослава. Очевидно, в той социальной верхушке, на которую опиралась княжеская власть, были различные прослойки: наряду с феодализирующимися элементами, опиравшимися на крупное землевладение, немалую роль играли и княжеские дружинники «мужи» и «вои», которые уделяли главное внимание походам, военной добыче, дани, взимаемой с покоренных. Если феодальные элементы тянулись к христианству, то этим «мужам» и «воям» не было такой надобности порывать с древними верованиями своего народа.

В этих противоречиях можно видеть причину того, что политика княгини Ольги, в частности и ее склонность к христианству, встретила отпор в среде княжеского окружения и даже со стороны ее сына Святослава. Результатом всего этого явился политический переворот, передача власти Святославу, уход Ольги в частную жизнь.[74] Одновременно потерпела поражение еще слишком слабая феодально-христианская группировка в Киеве, произошло новое укрепление старой религии.