Панкомат - [53]

Александр Сэй: «Учись мыслить».

Юрий Иванцов: «Для чего рождается человек?»

Вот сборник стихов Иванцова «Рулетка». Кто-нибудь станет отрицать, что он — один из наиболее серьезнейших авторов наших дней. Нет. Речь не идет об игорных заведениях. Это — отношение к реальности. Может быть — особенно субъективный взгляд. Но, вы же понимаете, Иван, здесь собраны стихи, а настоящая поэзия не может играть в компромисс. А вот — книга нашей главной фигуры. Петр Марков. «Нечитаемое». Впрочем, Вань, решайте, как представлять наших лидеров. Два первых кандидата — это фон. Бэкграунд, так сказать. Но ты и на них упирай. И вот что — используй псевдонимы. Не печатайся все время под одним и тем же именем. Так лучше. Это давно проверенный метод. Материалы, в принципе, можешь привозить к нам, если что-то не понятно. Мы поможем. Обсудим. Давай еще налью. Одно лицо — это банально, а много — это как многозначность. Это — подход по-богатому, верно? Когда мы смотрим, как в телевизоре в ринге встретились депутаты, что мы думаем, Вань? Мы думаем, что они — либо говорят правду, либо заблуждаются, либо — и так, и эдак. Мы все воспринимаем всерьез. Задача сталевара — варить сталь. Задача электрика — скручивать провода. Политик занимается убалтыванием масс. Если завтра будет фашизм, то все современные радетели за Россию тоже подадутся в фашисты, утверждая, что так и надо. В этом деле — всегда одни и те же люди. Время от времени они меняют одежду, а люди думают, что меняются времена и нравы. Просто их стали сгибать в обратном направлении. Иван, я просто хочу, чтобы вы поняли — мы просто хотим, чтобы в политике был разум. Совсем немного разум. Именно ради этого мы нанимаем грамотных людей.

Вечером мы сидим нашем офисе. Вика суетится, приготавливая ужин — бутерброды, копченое мясо, корейские салаты, водка. Водка уже так утомила, что хочется ее проклясть. Водка постепенно становится живым существом, у которой появляется свой собственный язык. Но сделать ничего нельзя. Это — субъект стиля.

— Есть корпоративная трава, — говорит Сергей Чикаго.

— Позже, — отзывается Петр.

Мы закуриваем. Вечер. Корпоративный вечер. Очень корпоративный вечер. Креатив. Я ощущаю, как высок уровень адреналина в крови. Еще шаг, и я запою. «Вставай, проклятьем заклейменный….» Это, конечно, нервное. Конечно. Зачем же гимны прошлого. Нужно лет всего лет десять, чтобы люди начали осознавать. Но — ведь с нового года поднимаются цены на ЖКХ. 10 %. То есть, 200–300 % на деле. И вновь — ущемлены старики и пенсионеры. У молодежи есть Java-игры в сотовых телефонах, дешевое порошковое пиво, ощущение того, что ты — царь вселенной. О ценах в России вообще говорить западло. Если ты возмущен, значит ты — бедный, а дальше — глупый.

— Наши за неделю написанные книги мне не очень нравятся, — откровенничает Петр, — старались не стараться и выдать попсу, сделать хотели все как можно проще и глупее, чтобы никого не напрягать, вышло ж слишком мудрено. Нет, прочитают, конечно. Противники прочитают. Может быть, они даже и за соперников нас не сочтут, увидев весь этот эстетизм.

— Пока что не воспринимают, — говорит Зе, — но мы герои. Такой мозговой штурм доступен лишь избранным.

— Вот, вот. Это для них слишком умно, слишком закрыто. Даже где-то секту напоминает.

— Но уже сейчас с нами много студентов, — возражаю я, — у нас есть Демьян. Один только Демьян привел к нам кучу людей. Я понимаю, что качеством они не блещут. Но все равно — партия существует. Партия функционирует. Сейчас нет времени на то, чтобы думать. Каждый день — это новый шаг. Нам нужно перейти на новый уровень. Если мы потеряем время, нам придется ждать несколько лет.

— Мы не будем ждать, — говорит Петр, — следующие выборы — президентские.

— За это надо выпить, — предлагает Зе.

Мне вспоминается Женя Семин.

— Ты бы стал президентом?

— За не фиг делать, — ответил он.

— Я верю.

— Я б пошел. Но мне в падлу. Я уже выполнил жизненную задачу.

— Да ладно.

— Между мной и президентом нет никакой разницы.

— Кого ты имеешь в виду?

— Да по хуй, кого. Клинтона, блядь! Клинтон молодец. Я ему даже завидую. Он пребывал президентом, и в обеденные перерывы к нему приходила Моника и отсасывала. Я бы объявил многоженство.

— Да ладно.

— А ты прав, Валер. Нет, я бы не объявил многоженство. Нафиг? Нет, я объявлю, что наше общество будет честным и высокоморальным. А потому, я придумаю так: я потихоньку перехуярю всех несогласных со мной людей, а потом объявлю себя царем. The Tsar, понимаешь?

— Ага.

— Вот. После этого, я подумаю, как жить. Возродим религию. Люди будут ходить в церковь. Молиться боженьке. Отменим все дурные развлечения, отменим проституцию, лохотроны.

— Но ведь это ты придумал лохотрон.

— Да похуй, Валер! Я что, стал миллионером?

Вика теперь крутится вокруг, как юла. Она словно муха на варенье прилетела. Или на дерьмо. Это потом будет ясно. Было со мной что-нибудь не так, мой бы запах ее не привлек. Это совершенно ясно. Но, кажется, я говорю о ней слишком много. У ребят — проще. Они не обременены долгими отношениями. Все наши девочки — общие, пролетарские. То бишь, корпоративные. Они готовы к революции. Они дают нам все, потому, что мы даем им и миру новый свет.