Панкомат - [12]

— Шахматы. Он сильный, пидарас. Замучаешься у него выигрывать.

— Ты выигрывал?

— Нет.

В течение получаса все поднимаются и скрипят, будто пыль в архивах. Вот где русская выносливость! Если б собрать вот этот воздух, то можно в качестве концентрата для газовой камеры использовать. Это бы понравилось полиции штата.

— Будем жрать? — спрашивает Петр.

— Водку? — осведомляется Зе.

— Не, просто жрать.

— А нехуй жрать, — отвечает Юрий, проверив холодильник, — все, блядь, сожрали.

— Пиво есть, — констатирую я.

— Ништяк, — отвечает кто-то.

Тут же это пиво расходится по грязным измятым пластиковым стаканам, и все — вмиг нету его. Всех распирает дурка. Неимоверная просто дурка. Словами не описать. Все одеваются, выходят к трамваю, и мы едем.

Едем.

Еще — возможно сказать — что мы идем. Мы идем по земле. Это — наш шаг. Про таких, как мы, быть может, пел Цой. Теперь нет никого, кроме нас. Все остальные поражены болезнью сотовых телефонов. Они бьются за новые тарифы, за новые заставки и мелодии. Действовать дальше будем только мы.

Только мы.

Тогда-то и обнаруживает себя Гуй. При этом непонятно — это антиглобализм или идиотизм? Вечная молодость? Или точно так некий создатель языка новые слова сочинял?

Зе достает табличку, где черным по белому написано:

ГУЙ.

Он закрывает ею номер трамвая. Я замечаю, что все ухмыляются. Смех скачет по спинам, точно бес, и все его скрывают, как могут.

Гуй.

Что это? Смешно или как? В Древнем Китае Гуй — демон, полученный из тени человека, которого убили насильственной смертью. Но в русском языке это ассоциируется с хуй, то есть со словом из трех букв, и мне как бы и понятно, что китайский гуй тут не при чем.

Мне передают пиво.

— Гуй, — говорит Зе многозначительно.

— Гуй, — вторит ему Саша Сэй.

Девочкам, похоже, пофиг. Хотя нет, знают они, что там Гуй висит, и что это не просто так, это — и знак, и показатель всеобщего символизма, и прочее, и два прочих. Просто женский пол — это другой existence, они рожают, а мы созидаем.

Остановки через две Гуй уже замечен. Люди, которые едут следом, тычут пальцами. Мужик на ржавой «Audi 100» просто охуевает. Если бы было написано «Хуй», это было бы слишком грубо, и вообще, это б было почти, что хулиганство. Если бы написали «Суй», кто-то бы ощутил более китайский привкус, а что до подлинного сованья, об этом подумали бы единицы. Этот город — форпост среди колосков, но очень многие здесь хотят быть кем угодно — китайцами, японцами, Гегелями, Дантами — кем угодно — только не самими собой. Со стороны, после Америки, это выглядит как-то, мягко говоря, странно.

И наш Гуй здесь очень честен.

* * *

День выходной, вроде. Народ катит на рынки за мясом, за луком, за картошкой. Бегут старушки. Не успеют. Вперед. Вперед. Трамваи зовут! Навстречу весне жизни! Подкатывает «сарай», а там вместо номера — Гуй!

— Какой номер-то?

Молчание.

В этом городе вообще любят молчать в ответ. Хотя программисты по жизни еще хуже — они вообще не разговаривают. В их языке — лишь щелчки клавиатуры.

— Нумер-то какой, сынок?

— Да я не местный, — отвечает Саша Сэй.

— Мы пскопские, — хохоча в руку, говорит Петр.

— Гуй его знает, — громко отвечает Зе.

Народ озирается, но неизвестно, кто это сказал.

Гуй так и едет до самого рынка, где мы выходим, чтобы пошариться, пива попить и посмеяться вследствие постоянной дурки. Мне так весело, что я понимаю, что народ — это стадо, а я — против всех, и в таком состоянии я круче, чем 11-е сентября и сильнее всего вместе взятого идиотизма всех ток-шоу мира.

I fucked it all!

Я готов соревноваться с Владимиром Познером.

Мы берем пиво и чебуреки, и круто, что в этой провинции фаст-фуд живой, реальный, не то, что где-нибудь еще. Тут же и по 50 грамм наливают. Страх, который как игла, постоянно меня колол, рассеивается.

Саша Сэй вынимает из кармана своего целую пачку Гуев. Это — визитные карточки.

— Я их приклею в институте, — смеется он.

Народ отоваривается. Появляются реликтовые лохотронщики, Юрий идет ебать им мозги, и они сразу как-то сникают, потому что они вроде как бы типа круты, а Юрий слишком борзо подкатил, типа он кого-то знает, типа хули вы здесь стоите, идите отсюда. Лохотронщики понимают, вот та вот ржущая толпа, пьющая пиво — это из той же оперы, и что все явно чего-то хотят. В конце концов, пацаны из команды лохотронщиков культурно пугаются. Девки собирают свои манатки и перемещаются в другой угол рынка.

Там они ждут колхозников.

Это тренировка. Петр убежден в том, что все, что нужно для человека, есть в нем самом, и, если ты чего-то боишься, то с этим нужно немедленно бороться методом преодоления.

— Надо по 50 взять, — говорит Зе.

— А у меня тоже есть Гуи, — просвещает всех Оля, девочка лет 22–23, роста 110–115 см, или что-то около того. Она показывает всем пачку ламинированных гуев, на которых указаны какие-то реквизиты.

Выпив по 50, берем по пиву. Идиотизм так и бегает по черепу, по внутренней его окраине, вызывая смешные сумерки.

Хо — хо-хо-хо-хо.

Если человек смеется, значит, он живет. Иначе в нем нет дурака, а умна только смерть. Умно смеются лишь черти в аду.

Глядя на это все, я понимаю, что мне нужен компьютер с выходом в сеть, чтобы чего-нибудь наломать, не задумываясь о последствиях.