Пандора - [123]
Она отворачивается.
– Вон там, Эдвард, – говорит Дора и манит его к порушенной стене, где на куче обломков каменной кладки валяется черная, обугленная кирка.
– Иезекия пытался пробить стену. Зачем?
Эдвард опасливо скользит взглядом по камням.
– Полагаю, потому что за этой стеной находится нечто, что он хотел заполучить.
Дора кивает.
– Он говорил, что подслушал разговор моих родителей, которые обсуждали сокровище, но не сказали, где оно. Что, если они спрятали сокровище прямо у него под носом?
По спине Эдварда пробегает холодок предвкушения.
– Потайное помещение!
– Потайное помещение, – эхом отзывается она. – Но он не смог туда попасть.
– И почему?
– В самом деле, почему? А ну-ка, помоги мне.
– Как помочь?
Но она уже проводит рукой по стене – по ее уцелевшим участкам, – и вдруг он все понимает.
– Маменька ни за что бы не стала утруждаться такими сложностями. Иезекия пытался пробить стену, потому что ему нечем было открыть потайную комнату надлежащим образом.
Эдвард подходит к стене и встает рядом.
– То есть мы ищем замок?
– Хм, да, замок. Но обычный замок – это слишком очевидно. Нет, тут что-то другое…
Эдвард проводит пальцами по стене, все еще теплой от огня, прочерчивая следы на закопченных камнях. Замирает. И, воодушевившись, принимается ладонью расчищать кладку, стараясь удалить как можно больше сажи, а Дора затаив дыхание наблюдает за его действиями, и ее охватывает восторг.
– Да, – шепчет она, – продолжай! – И он продолжает, хотя всего через несколько минут его воодушевление проходит. Он просто копошится в саже – и все!
Но затем…
– Эдвард!
Взгляд Доры падает на нижнюю часть стены, что вровень с его коленями. Оба нагибаются и вглядываются в обычное на первый взгляд овальное углубление в камне.
– Что это?
Дора боязливо протягивает кончик пальца к стене, вжимает его в углубление и снова убирает.
На подушечке пальца отпечатался черный овал лица.
Лица бородатого мужчины.
– Невероятно, – выдыхает Эдвард.
Дора переводит взгляд на него. Она улыбается. И он ловит себя на мысли, что впервые видит ее искреннюю улыбку.
– Ты знаешь, кто это?
– Тот самый старик, – отвечает он не задумываясь, словно иного ответа и быть не может.
– Эдвард… Ведь это Зевс!
Он глядит на нее с недоумением.
– Я не понимаю.
– Ключ! – Эдвард глядит все так же недоуменно, и тогда она выпрямляется в полный рост. – Смотри сам! – Дора шагает к несгораемому шкафу, вынимает торчащий из замка ключ и передает ему.
– Мои родители поставили здесь этот шкаф много лет назад. Он огнеупорный, самозапирающийся. И они были уверены: что бы они в нем ни спрятали, это будет там надежно храниться. Ключ от шкафа черно-золотой. Иезекия спрашивал меня про черно-золотой ключ. Я подумала про этот! – Тут она поднимает ключ, чтобы Эдвард мог его рассмотреть. Золотой, с филигранным орнаментом на стержне, с головкой в виде вращающегося гагатового диска. – Готова спорить, что именно этим самым ключом Иезекия и пытался открыть замок. Но ключ не подошел! Потому что он взял не тот! Не понял, дуралей, что было два ключа. Вот и пытался проникнуть в потайную комнату сверху, через пол, да увидел, что и на потолке она прочно обложена каменной кладкой…
– И тогда он попробовал пробить стену.
– Именно.
– Ладно, – говорит Эдвард, – и где же этот второй ключ?
Дора, ни слова не говоря, разворачивается и взбегает вверх по лестнице.
– Ты куда? – кричит он ей вслед. – Будь осторожна!
– Я его нашла, – отвечает она сверху, – еще несколько недель тому назад, когда искала папенькины старые артефакты. Черно-золотой ключ, с которым я играла в детстве. Сначала я про него даже не вспомнила, я была сбита с толку, не могла понять, что дядюшка имел в виду…
До его слуха доносятся беспорядочный лязг и стук предметов, разбрасываемых по полу, а потом Дора появляется в дверях, чуть ли не вприпрыжку сбегает по лестнице, и Эдвард, обомлев, взирает на нее.
– Бога ради, Дора, – стонет Эдвард, – будь осторо…
Она протягивает ему руку.
На ее ладони лежит ключ, почти такой же, как ключ от шкафа, зажатый у нее в другой руке. С той лишь разницей… Он делает глубокий вдох.
На поверхности гагатового диска выдавлено лицо бородатого мужчины.
Лик Зевса.
Ключ подходит идеально.
Раздается щелчок, жужжание и протяжный скрип запирающих механизмов. А потом дверь – огромная, фута два толщиной – отъезжает вглубь и в сторону, глухо скрежеща о камень.
Дора поднимает канделябр высоко над головой, трепетно пламенеющие свечи ярко вспыхивают.
Она делает шаг вперед, Эдвард за ней – и у него глаза лезут на лоб.
Все помещение сверху донизу забито древними артефактами.
В несколько рядов от пола до потолка высится античная керамика: вазы и амфоры разных форм и размеров, сотни блюд, расписанных красной, белой и черной красками. Древности минойской и микенской цивилизаций. Мраморные статуи и стеклянные чаши, фарфоровые бюсты и терракотовые фигурки. Древние сокровища, о которых можно только мечтать, все в целости сохранены для Доры – в подвальном тайнике.
– Боже милостивый! – шепчет Дора срывающимся голосом. – Как такое возможно? Неужели все это мое?
Эдвард изумленно качает головой.
– Они думали о тебе до самого конца.
Эта история произошла в реальности. Её персонажи: пират-гуманист, фашист-пацифист, пылесосный император, консультант по чёрной магии, социологи-террористы, прокуроры-революционеры, нью-йоркские гангстеры, советские партизаны, сицилийские мафиози, американские шпионы, швейцарские банкиры, ватиканские кардиналы, тысяча живых масонов, два мёртвых комиссара Каттани, один настоящий дон Корлеоне и все-все-все остальные — не являются плодом авторского вымысла. Это — история Италии.
Это исповедь умирающего священника – отца Прохора, жизнь которого наполнена трагическими событиями. Искренне веря в Бога, он помогал людям, строил церковь, вместе с сербскими крестьянами делил радости и беды трудного XX века. Главными испытаниями его жизни стали страдания в концлагерях во время Первой и Второй мировых войн, в тюрьме в послевоенной Югославии. Хотя книга отображает трудную жизнь сербского народа на протяжении ста лет вплоть до сегодняшнего дня, она наполнена оптимизмом, верой в добро и в силу духа Человека.
В книгу вошли два романа ленинградского прозаика В. Бакинского. «История четырех братьев» охватывает пятилетие с 1916 по 1921 год. Главная тема — становление личности четырех мальчиков из бедной пролетарской семьи в период революции и гражданской войны в Поволжье. Важный мотив этого произведения — история любви Ильи Гуляева и Верочки, дочери учителя. Роман «Годы сомнений и страстей» посвящен кавказскому периоду жизни Л. Н. Толстого (1851—1853 гг.). На Кавказе Толстой добивается зачисления на военную службу, принимает участие в зимних походах русской армии.
В книге рассматривается история древнего фракийского народа гетов. Приводятся доказательства, что молдавский язык является преемником языка гетодаков, а молдавский народ – потомками древнего народа гето-молдован.
Действие романа охватывает период с начала 1830-х годов до начала XX века. В центре – судьба вымышленного французского историка, приблизившегося больше, чем другие его современники, к идее истории как реконструкции прошлого, а не как описания событий. Главный герой, Фредерик Декарт, потомок гугенотов из Ла-Рошели и волей случая однофамилец великого французского философа, с юности мечтает быть только ученым. Сосредоточившись на этой цели, он делает успешную научную карьеру. Но затем он оказывается втянут в события политической и общественной жизни Франции.
Герои этой книги живут в одном доме с героями «Гордости и предубеждения». Но не на верхних, а на нижнем этаже – «под лестницей», как говорили в старой доброй Англии. Это те, кто упоминается у Джейн Остин лишь мельком, в основном оставаясь «за кулисами». Те, кто готовит, стирает, убирает – прислуживает семейству Беннетов и работает в поместье Лонгборн.Жизнь прислуги подчинена строгому распорядку – поместье большое, дел всегда невпроворот, к вечеру все валятся с ног от усталости. Но молодость есть молодость.