Пандора - [122]

Шрифт
Интервал

– Держу его, – хрипит она, и Эдвард, придерживаемый с обеих сторон, шевелится.

– Дора…

– Эдвард, очнись! – молит его Дора, покуда они с Лотти волокут его мимо пифоса, и с радостью видит, как Эдвард протягивает руку к пифосу и держится за него, как за опору, чтобы встать на ноги.

Подвальная лестница уже вся пылает, огонь грозит перекинуться и на них, но каким-то образом – каким-то образом – им удается увернуться от пламени, взбежать по ступенькам вверх, выскочить в торговый зал, а потом и на Ладгейт-стрит, мучительно ловя губами холодный утренний воздух.

Глава 48

Они сидят, привалившись к стене сапожной мастерской напротив «Эмпориума», и смотрят, как шестеро мужчин выносят из магазина древностей тело Иезекии. Мужчины сгибаются под тяжестью его обугленных останков, и Дора утыкается лицом в плечо Эдварда, точно в подушку.

Он подносит к губам ее пальцы и целует. Другой рукой трогает ссадину на затылке. Отняв руку, глядит на пальцы и видит, что они в крови.

– Дайте-ка я, – предлагает Лотти, и он позволяет ей нагнуть свою голову и осмотреть затылок. Ее прикосновения не грубы, не нежны, это нечто среднее, но она не делает ему больно и, досадливо цыкнув, отпускает.

– Из-за крови кажется, что рана серьезнее, чем на самом деле, – выносит она вердикт. – Там небольшой порез, который довольно быстро заживет. Но несколько дней будет ужасная шишка.

Он выдавливает улыбку.

– Благодарю вас, Лотти.

Лотти смущенно молчит. Эдвард смотрит на лицо служанки, на ее синяки, разбитую губу и покрасневшую от кляпа кожу.

– Вы же не пропадете?

– Со мной все будет замечательно, сэр! – Она чешет пальцем под носом. – Я найду, куда податься. Я знаю места.

Дора поднимает голову.

– Нет, Лотти, не надо!

Лотти отворачивается.

– Вам не стоит обо мне беспокоиться, мисси.

Дора смотрит на Эдварда. Он сжимает ее руку, понимает, о чем она хочет его попросить, но не осмеливается сказать вслух.

– Вы отправитесь с нами в дом к мистеру Эшмолу. По крайней мере, на предстоящую ночь, – добавляет он не терпящим возражения тоном, и Лотти медленно выдыхает.

– Тогда пойду соберу вещи. Коли вы не передумаете.

– В доме точно безопасно? – озабоченно спрашивает Дора.

Мужчины, которые вынесли тело Иезекии из магазина, потушили пожар прежде, чем огонь успел распространиться по всему зданию. По их словам, хотя ступеньки лестницы почернели, огонь их не уничтожил, да и вообще не проник дальше подвальных дверей.

– Безопасно, – заверяет ее Эдвард.

Дора и Лотти переглядываются, потом служанка кивает, пересекает улицу и исчезает в дверях магазина, а Дора смотрит ей вслед и тревожно нахмуривается.

– Что такое? – спрашивает Эдвард.

Она отвечает не сразу.

– Это просто чудо, что огонь не перекинулся на магазин! Тебе разве так не кажется?

– Ты же знаешь, я не верю в чудеса.

– Не веришь, – говорит Дора и снова прижимается лбом к его плечу.

В этот момент мимо них по булыжной мостовой с грохотом проезжает карета, чьи колеса громко дребезжат на рессорах. Эдвард поднимает глаза на карету и обомлевает.

– Дора, ты видела?

Но карета уже далеко, и Дора устало зевает в ладонь.

– Что видела, Эдвард?

– Старика. В окошке.

Дора видит, что Эдвард прилип взглядом к карете, и трогает его за руку.

– Эдвард, что там?

Он отвечает не сразу.

– Ты не помнишь, не встречался ли тебе, а может быть, твоим родителям, старик с длинной седой бородой и голубыми глазами? Поразительно голубыми?

Дора задумчиво нахмуривается. Выражение ее лица говорит ему, что, судя по описанию, старик ей знаком, но потом она вздыхает и отрицательно качает головой.

– Я никогда с таким не встречалась. Во всяком случае лично. Возможно, мои родители, но… – Она внимательно смотрит на него. – Когда мы только познакомились, ты мне рассказывал, что с тобой беседовал некий джентльмен, который уверял, будто знает меня.

– Да.

– Это тот самый джентльмен?

– Да.

– Так я и думала.

Он обнимает ее, привлекает к себе. Они сидят так, обнявшись, какое-то время. Эдвард нюхает ее пропахшие дымом волосы.

– Я хочу знать, что он там искал, – тихо говорит Дора, уткнувшись ему в грудь.

– Дора, – Эдвард пытается ее отговорить, но она отшатывается, встает и тянет его за руку через улицу – в магазин.

– Мне надо это узнать, Эдвард!

Войдя внутрь, она выпускает его руку. Отворачивается и решительно шагает через торговый зал, а Эдвард следует за ней, мимо вывороченных половиц, к подвальным дверям.

– Осторожно! – предупреждает он.

– Нет никакой опасности, – отзывается Дора, ступая на лестницу, – ты же сам сказал.

Эдвард не может с ней спорить, но все равно старается не отставать и идет, вытянув вперед руку на тот случай, если Дора оступится и начнет падать вниз, но ступеньки прочны, и, спустившись донизу, они осматриваются.

Стены подвала почернели. Письменный стол обуглился, а несгораемый шкаф Брама – Эдвард смотрит на него с содроганием – покрыт слоем сажи и пепла. Даже свечи в подсвечниках-блюдцах все еще горят, а пифос…

Цел-целехонек.

Как Эдвард и предполагал.

Дора во все глаза смотрит на пифос, но ничего не говорит. Похоже, она тоже смирилась с мыслью, что этот величавый сосуд обладает загадочным свойством «выживать» в любых условиях.


Рекомендуем почитать
Дон Корлеоне и все-все-все

Эта история произошла в реальности. Её персонажи: пират-гуманист, фашист-пацифист, пылесосный император, консультант по чёрной магии, социологи-террористы, прокуроры-революционеры, нью-йоркские гангстеры, советские партизаны, сицилийские мафиози, американские шпионы, швейцарские банкиры, ватиканские кардиналы, тысяча живых масонов, два мёртвых комиссара Каттани, один настоящий дон Корлеоне и все-все-все остальные — не являются плодом авторского вымысла. Это — история Италии.


Молитва за отца Прохора

Это исповедь умирающего священника – отца Прохора, жизнь которого наполнена трагическими событиями. Искренне веря в Бога, он помогал людям, строил церковь, вместе с сербскими крестьянами делил радости и беды трудного XX века. Главными испытаниями его жизни стали страдания в концлагерях во время Первой и Второй мировых войн, в тюрьме в послевоенной Югославии. Хотя книга отображает трудную жизнь сербского народа на протяжении ста лет вплоть до сегодняшнего дня, она наполнена оптимизмом, верой в добро и в силу духа Человека.


История четырех братьев. Годы сомнений и страстей

В книгу вошли два романа ленинградского прозаика В. Бакинского. «История четырех братьев» охватывает пятилетие с 1916 по 1921 год. Главная тема — становление личности четырех мальчиков из бедной пролетарской семьи в период революции и гражданской войны в Поволжье. Важный мотив этого произведения — история любви Ильи Гуляева и Верочки, дочери учителя. Роман «Годы сомнений и страстей» посвящен кавказскому периоду жизни Л. Н. Толстого (1851—1853 гг.). На Кавказе Толстой добивается зачисления на военную службу, принимает участие в зимних походах русской армии.


Дакия Молдова

В книге рассматривается история древнего фракийского народа гетов. Приводятся доказательства, что молдавский язык является преемником языка гетодаков, а молдавский народ – потомками древнего народа гето-молдован.


Странный век Фредерика Декарта

Действие романа охватывает период с начала 1830-х годов до начала XX века. В центре – судьба вымышленного французского историка, приблизившегося больше, чем другие его современники, к идее истории как реконструкции прошлого, а не как описания событий. Главный герой, Фредерик Декарт, потомок гугенотов из Ла-Рошели и волей случая однофамилец великого французского философа, с юности мечтает быть только ученым. Сосредоточившись на этой цели, он делает успешную научную карьеру. Но затем он оказывается втянут в события политической и общественной жизни Франции.


Лонгборн

Герои этой книги живут в одном доме с героями «Гордости и предубеждения». Но не на верхних, а на нижнем этаже – «под лестницей», как говорили в старой доброй Англии. Это те, кто упоминается у Джейн Остин лишь мельком, в основном оставаясь «за кулисами». Те, кто готовит, стирает, убирает – прислуживает семейству Беннетов и работает в поместье Лонгборн.Жизнь прислуги подчинена строгому распорядку – поместье большое, дел всегда невпроворот, к вечеру все валятся с ног от усталости. Но молодость есть молодость.