Память земли - [77]

Шрифт
Интервал

— Вам удобно? — спрашивал архитектор.

За околицей вылетели на крутую гору, и враз, в три минуты, вместо за́тишных садов — степь. Открытая ветру, она, словно живая, шевелилась сухой травой, несрезанными кукурузными бодыльями, причесанная с востока на запад, по ходу ледяной поземки. Поземка гнула даже куцепалые терновые кусты, дробно секла по ним летящей над землей и в небе снеговой крошкой. Не зря от века жил хутор Кореновский там, внизу, загороженный крутыми надежными буграми, матерински укутанный деревьями береговых лесов и левад. Чем выше от Дона, тем злобнее мело. Перед лицом Настасьи на эбонитовом полированном щитке мирно подрагивали под стеклом стрелки, рука городского шофера в городском клетчатом пальто лежала на тонком круге руля, спокойно пошевеливаясь. Все в машине дышало спокойствием, уютом, однако, как ни плотно был закрыт «ЗИС», как ни запечатан дверцами, с наветренной стороны начинало просачиваться острое дыхание.

— Будто полюс. — Архитектор показал за окно.

— Да, вроде зимний Ленинград в блокаду, — подтвердил офицер, тронул плечо шофера: — Заведи-ка, брат, печку.

Водитель включил реостат, и сперва к коленям Настасьи, потом к щекам пошло сухое электрическое тепло. На подъезде к месту к Настасье перегнулся техник районной пожарной инспекции, простецкий широколицый мужик, который все время тушевался в присутствии архитектора, офицера и гидрогеолога.

— Если решите сюда переселяться, — кашлянув в широкую ладонь, сказал техник, — то учтите: в противопожарном отношении тут ажур… А вообще-то… — Он снова предупредительно кашлянул и спросил: — Вы-то раньше бывали здесь?

— Зачем же? — ответила Щепеткова. — Селений тут нет, поля наши в стороне.

Пуговицы на стеганке техника были добротно закреплены новыми суровыми нитками (ясно, старание жены), те же нитки приковывали крючок на вороте, стягивали аккуратной штопкой потертые углы цигейкового воротника. По одежде, по крестьянским глазам техник был родственнее Щепетковой, чем все остальные здесь, но ей хотелось верить в веселую беззаботность, в беззаботность этих остальных, и она опять заговорила с ними, отмахнувшись от техника, как бы изменив своему человеку.

«ЗИС» остановился.

— Предъявляйте санаторные путевки. Приехали, — объявил гидрогеолог.

Глянув в стекло, Настасья ничего не поняла. Просто степь. Такой же участок, из каких состояли все двадцать километров пути. Только, пожалуй, самый высокий, открытый ветру. Ступили наземь, в секунду вышибло из-под одежды тепло. Подъехала шедшая позади «Победа», из нее вылез шофер и, тоже обдутый ветром, съежился. По бесснежной земле бежала крупа. Она была редкой, струилась по черной, каменной от мороза почве, обегала бурьянины. Она неслась безостановочно, вся в одну сторону, местами завиваясь, дымясь, как дымится пар на черной чугунной плите. Ни деревца, ни единой палки, только дымящаяся земля и недвижный пустой экран белого неба.

«Боже, неужели тут жить?» Настасья зажмурилась, но держалась спокойно, как и все люди вокруг нее, приехавшие не для вздохов и охов, а для дела.

— Тут самый высокий участок, самый незащищенный, — произнесла она. — Зачем его выбрали?

Архитектор, отворачиваясь от ветра, объяснил, что здесь будет берег, а низкие участки зальет море. Он попросил гидрогеолога:

— Александр Станиславыч, вы молодой, сбегайте, голубчик, до первого репера, покажите границу воды.

Гидрогеолог побежал в сторону, притопывая, греясь на бегу. Отыскав что-то, крикнул Щепетковой:

— От меня в вашу сторону — берег, ваш будущий колхоз, а за моей спиной — море.

От его крика там, где море, поднялся из сухостойной травы заяц, поскакал, мелькая белым подхвостьем. Шоферы оба враз свистнули, засмеялись: «Морской заяц!»

Смеяться здесь было трудно, так же как разговаривать. Ветер сковывал лицо, вышибал слезу. Офицер опустил ушанку, посоветовал шоферам:

— Включить бы моторы, а то воду прихватит в радиаторах.

Моторы включили. Пряча руки в карманы, в рукава, все поднялись на гору. Под ногами среди травы белели вбитые в землю колышки, и архитектор стал пояснять Настасье, что это намечены улицы нового поселка. Как только колхоз даст согласие на переезд, проект поселка доработают детально. Однако уже сейчас все намечено с учетом берегового рельефа, климатических, метеорологических, а также других условий.

Настасья тронула крайний колышек носком валенка, потом рукой. Рядом с архитектором стояли гидрогеолог, техник, офицер. Все они приехали помочь Щепетковой разобраться в обстановке — каждый по своей специальности. И сейчас, показав место, сообщив, что здесь будет вода, что пожаров не будет, что переселение произойдет согласно инструкции облисполкома, они стояли перед Настасьей. Шоферы тоже стояли. Работа по сдаче земель была новой, люди не знали, как вести себя, что, собственно, еще делать, после того как ткнешь пальцем в место и объяснишь его особенности.

— Значит, фермы для животноводства будут вон там? — кивком показала Настасья.

— Ну да! — оживились все. — Будут за ветром, чтобы на поселок не несло запахи. Господствующие ветры восточные, — значит, фермы планируем на западе.


Еще от автора Владимир Дмитриевич Фоменко
Человек в степи

Художественная сила книги рассказов «Человек в степи» известного советского писателя Владимира Фоменко, ее современность заключаются в том, что созданные в ней образы и поставленные проблемы не отошли в прошлое, а волнуют и сегодня, хотя речь в рассказах идет о людях и событиях первого трудного послевоенного года.Образы тружеников, новаторов сельского хозяйства — людей долга, беспокойных, ищущих, влюбленных в порученное им дело, пленяют читателя яркостью и самобытностью характеров.Колхозники, о которых пишет В.


Рекомендуем почитать
Два конца

Рассказ о последних днях двух арестантов, приговорённых при царе к смертной казни — грабителя-убийцы и революционера-подпольщика.Журнал «Сибирские огни», №1, 1927 г.


Лекарство для отца

«— Священника привези, прошу! — громче и сердито сказал отец и закрыл глаза. — Поезжай, прошу. Моя последняя воля».


Хлопоты

«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».


У черты заката. Ступи за ограду

В однотомник ленинградского прозаика Юрия Слепухина вошли два романа. В первом из них писатель раскрывает трагическую судьбу прогрессивного художника, живущего в Аргентине. Вынужденный пойти на сделку с собственной совестью и заняться выполнением заказов на потребу боссов от искусства, он понимает, что ступил на гибельный путь, но понимает это слишком поздно.Во втором романе раскрывается широкая панорама жизни молодой американской интеллигенции середины пятидесятых годов.


Пятый Угол Квадрата

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Слепец Мигай и поводырь Егорка

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.