Память земли - [75]

Член бюро Орлов, красный от температуры, явившийся на заседание, несмотря на болезнь, с сожалением в адрес Голикова мягко говорил, что не о том бы сейчас думать Сергею Петровичу… Энергия партии направлена на Волго-Дон, который обязан положить конец засухам во всей огромной области, а не только в десятке степных колхозов, и задача районного комитета — принципиально развивать, а не ослаблять движение. Что касается переселенцев, то им следует помогать и глубочайше их уважать за то, что они первыми в стране едут «осваивать воду Волга-Дона».

— Это так, — досадливо отвечал Сергей из своего хозяйского кресла. — Безусловно, так. Но нельзя же, поддерживая переселенцев, начисто игнорировать интересы других колхозников!

Он смотрел в глаза Борису Никитичу. Глаза были доброжелательными, слова — тоже доброжелательными, но все же все было не таким, как обычно в разговорах с Сергеем. Чересчур деликатным.

— Точки зрения, Сергей Петрович, ясны, — сказал Орлов и посоветовал: — Ставьте на голосование. Убедитесь сами — товарищи вас не поддерживают.

Ночью Голиков выехал в Ростов, чтобы высказать свое личное несогласие с членами районного бюро, доложить о положении выжженных суховеем хуторов.

Он понимал, что никого в Ростове не обрадует. Кому интересно узнать, что появился прорывной участок?.. Шоферу нездоровилось, он гриппозно чихал, огорченно ругался за каждым чохом. Сергей сам всю ночь и утро вел заляпанный грязью, буксующий в колдобинах «виллис», отдал баранку только на подъезде к городу, где шоссе кишело автоинспекторами.

Первый секретарь обкома не мог принять Голикова. Второй, которого Сергей знал еще по горкому, очень уважал и на которого надеялся, был в командировке. Голиков попал к третьему, Игорю Ивановичу Капитонову. Тот, слушая Голикова, недовольно тер высокий лоб, смотрел на пресс-папье, которым была придавлена толстая кипа бумаг, принесенных на подпись. Чтоб достать сигарету, он выдвинул ящик. В углу ящика, в непримятой полуразвернутой магазинной бумаге, сверкнула яркая погремушка, купленная час назад по дороге в обком. Игорь Иванович, несмотря на свои пятьдесят лет, был молодоженом и отцом младенца. Сергей знал его тоненькую, хорошенькую жену — студентку пединститута — и всегда посмеивался над спартанской выдержкой Капитонова. До розовости выбриваться, надевать под пиджак свежие полуспортивные рубашки — нетрудно. Но ежесекундно помнить, что у тебя юная жена, и потому держать расправленными свои округлые от возраста и сидячей работы плечи, сохранять в баритоне молодые, даже звонкие нотки — это мужество. Раньше оно веселило Сергея, а сейчас раздражало, как раздражает фронтовика, прибывшего с поля боя в штаб, вид штабного начальника, беззаботно сохраняющего благодушные привычки довоенного времени. Чудно́: Сергей не прирос еще душой к своей станице, к залитым лужами улицам в купающихся гусях и утках, к широченным степям за околицей; не собирался ко всему этому прирастать, а ему уже казались душными толстые ковровые дорожки и тяжелые резные стулья в кабинете Капитонова.

Капитонов снял с одного из четырех телефонов трубку (кремовую, внутреннюю), попросил разрешения у первого секретаря зайти к нему с Голиковым. По дороге, в коридоре, сказал:

— У вас на шлюзах сегодня уложили семьсот шестидесятую тысячу кубометров бетона, в полтора раза перекрыли мировой рекорд, поставленный Днепрогэсом. За один вчерашний день — об этом уже знает весь Советский Союз! — дали три тысячи кубов! А вы, рядом, колбасите, подняли панику.

Голиков стал объяснять, что приезд в обком и паника — вещи разные, но Игорь Иванович указал ему дорогу, пропустил вперед через массивный, офанерованный дубом тамбур в кабинет первого секретаря.

Первый был не таким важным и нервным, не таким недоступным, как третий, спросил у Сергея, действительно ли он считает, что он один прав, а все члены бюро райкома, как новорожденные несмышленыши, ошибаются. Выслушав Сергея, сказал Игорю Ивановичу:

— Поезжайте, пожалуй, с Голиковым, разберетесь на месте. Район ведь передовой; не кто-нибудь, а Орлов там!..

Худшего варианта в выборе поверяющих Сергей не представлял, но, не желая сдаваться, бодрил себя: «Хорошо, что поедет Игорь Иванович, будет торопиться назад в Ростов, к молодой жене, — и не затянет дело».

3

В районе, на месте, Капитонов, действительно не теряя времени, отправился в степные, выжженные «астраханцем» колхозы. Сопровождали его Голиков с Орловым. Из-за непролазной грязи выехали вездеходом с ведущим передним мостом с цепями, натянутыми на скаты, с запасной цепью и саперной лопатой в кабине. Капитонов неприязненно поглядывал на Сергея, и Сергей торжествовал: «Давай, давай — полюбуешься нашей зимовкой…» Когда машина увязала, в ней оставался лишь шофер за баранкой, а пассажиры, включая самого Капитонова, стараясь не становиться против буксующих колес, откуда, точно пули из пулемета, летели ошметки грязи, натужно толкали ее вперед.

Хозяева колхозов, видя, что секретарь обкома прибыл в район не для осмотра Волго-Дона, а ради них, что наконец-то приспела долгожданная минута, водили Игоря Ивановича к базам, к порожним закромам. Ему, занимающемуся в городе вопросами культуры, деликатными композиторами и директорами театров, показывали сопливых телят, отощалых коров с проваленными боками, с выпершими под кожей кострецами, и он приходил в ужас, непрерывно писал в блокноте. Казалось, он должен был помягчеть к Сергею, давшему правильную информацию, но он, наоборот, все накалялся, и Сергей понимал причину. Ведись кампания по улучшению быта колхозников-степняков, Голиков оказался бы на высоте. Но все общественное внимание рвалось к стройке коммунизма, к завтрашнему выбору новых мест для переселенцев, а Голиков отвлекал от этого, направлял глаза Капитонова на другое. Видя его недовольство, он упрямо говорил в каждом очередном колхозе очередному председателю: «Ведите-ка еще к овцам», «Покажите-ка, чем стельных коров кормите».