Память земли - [67]

«Может, хватит валять дурочку, Серега? Удостоилась стройка понравиться тебе или не удостоилась, не делай вида, что этот факт меняет твое решение. Все решено без тебя, точно так же, как решалось в войну. Да и какой чудак может панькаться с настроениями Голикова или какого-нибудь Моликова, если впервые в истории перекрывается Дон?»

В результате всех самодискуссий Сергей пришел к тому выводу, к какому и полагалось: вопрос с институтом надо отложить до иных времен и секретарство не бросать. Во всяком случае пока, до очистки от станиц волго-донской территории.

Чтобы утвердить душой этот шаг, Сергей обставил его в мыслях самыми торжественными словами: «ответственность перед государством», «народ», «могущество» и — взятыми у Конкина — «преобразование планеты».

2

Вооружившись таким образом, Голиков начал действовать. Он без особого рвения и горения, но с привычной сноровкой студента-отличника принялся изучать колхозы. Наставником его был Орлов. Они вместе, в одной машине — то орловской, то голиковской — уезжали с утра в окрестные станицы, и Сергей из-под могучей руки Бориса Никитича смотрел на районную жизнь. Повернувшись теперь к этой жизни, к сфере действий Бориса Никитича Орлова, Сергей, по существу, впервые увидел его. Орлов управлял народом настолько четко, генеральски-безоговорочно, что Сергей, не обладавший такими качествами, стал проникаться к учителю уважением, даже почтительностью.

Борис Никитич тоже был доволен. Он охотно, не считаясь с трудом и временем, ездил по колхозам, потому что и смолоду любил работать и до сих пор целиком отдавал себя делу. Кроме того, он знал: чтоб не осложнить переход в область, надо как следует подготовить заместителя, держать в ажуре район. Но все же едва ли не основным было сердечное отношение к Сергею, отеческое желание нравиться ему.

— Ну, — энергично говорил Борис Никитич, усаживаясь с Сергеем в машину, звучно хлопая дверцей. — Поехали. Продерем сегодня директора зерносовхоза. Кстати, замечательных лошадей у него посмотришь.

Орлов гордился своей умелостью перед Сергеем, радовался каждому его удивленному и уважительному взгляду… Так солидный мужчина на рыбальстве или у верстака, с рубанком в руках, старается быть приятным полюбившемуся ему десятилетнему мальчишке. Обоим есть что взять. Мужчине — почитание мальчишки, мальчишке — великий опыт старшего друга. Голиков, не замечая сам, начал копировать Бориса Никитича. Уже на другой день совместных поездок он стал произносить неторопливое, идущее из глубины груди «кгм», как это делал Орлов, и так же, как Орлов, надевал на лицо непроницаемое выражение, когда слушал председателей колхозов.

Но что касалось основного, то есть работы, то, к тоске Сергея, оказалось: кроме переселения станиц и продуктозаготовок, существует целая пропасть других, не менее важных вопросов. Сергей наивно думал, что, упорядочив эти вопросы, он примется за волго-донскую стройку, хоть немного столкнется с ее смелым общим проектом и заманчивыми подетальными разработками, с ее новой техникой, известной Сергею лишь по литературе. Он, точно к светлой поляне, продирался к Волго-Дону сквозь цепкие кустарники сельских дел, но кустарники разрастались все гуще и непролазней. Это были вопросы быта, комсомольской работы, культуры, партийная учеба в колхозах, трех совхозах и трех МТС района; прием в члены партии и всяческие персональные дела, которые следовало заранее готовить, а затем разбирать на бюро. Главным же, что трепало нервы непривычного к таким вещам горожанина Голикова, было неблагополучие в степных частях района.

В этих отодвинутых от Дона равнинных массивах прошел летом суховей. Он особенно испепелил возвышенный, открытый рельеф, без остатка выжег хлеба, огороды, бахчи, выпасы. Как говорили люди и как видел своими глазами Голиков, на многих полях была выдута до глины даже сама почва. Зерно, что собрали в наименее пострадавших, то есть береговых, придонских колхозах, осенью вывезли из района в виде госпоставки, а теперь такое же самое зерно (если не то же самое) ввозили обратно в район в качестве семенной ссуды. Сергей не мог уразуметь этих встречных перевозок, хоть Орлов и втолковывал ему всю сложность и обязательность централизованного планирования. Степные погорелые колхозы, наряду с переселяемыми станицами, были в центре деятельности Орлова и Голикова.

3

В то утро, когда Тимур Щепетков отправился из своего дома в Кореновском на стройку коммунизма, Орлов и Голиков поехали в отдаленный, особенно выгоревший колхоз «Маяк». В степи было промозгло, резко ветрено. Гнилая ростепель, наступившая в канун Нового года, все держалась, и Орлов с Голиковым, чтобы не засесть в грязи, ехали трофейным райкомовским вездеходом, с включенным передним мостом. Сергей, как всегда, уступил Орлову переднее место в машине, но, завидя какой-нибудь хутор, тянулся через плечо Бориса Никитича и, протирая перчаткой запотевшее стекло, смотрел вперед. На крышах хат была надобрана солома. Свеже-желтые ее выгрызы четко отделялись от коричневой верхней корки. Сергей уже знал: солому брали на корм коровам. Снимали по-хозяйски, начиная не с жилой части хат, а со стороны навесов.