Палец на спуске - [58]

Шрифт
Интервал

Пан Беранек, наоборот, остался недоволен тем, что не имеет возможности, скажем, при помощи местного радиовещания обстоятельно проинформировать обо всем жителей деревни. Как прирожденный горожанин, он думал, что они ни о чем не знают (трактир был пуст, пока они заседали). Он не предполагал, что если вчера Ладя Панда мог раздумывать насчет причины созыва Шпичкой на сегодняшний день заседания парткома, то и теперь не так уж трудно догадаться, какие вопросы разбираются на их встрече.

Когда вся процессия вышла из трактира, на улице не было ни единой живой души, в том числе в окнах. Но через каждую щель за ними следили. Идущие в составе процессии местные жители конечно же отлично это знали, а потому шли молча, с достоинством, чуть-чуть сзади. Тем самым создавалось впечатление, что их кто-то куда-то ведет.

Этого не знали пан Беранек и пан Гавличек, которые шли во главе группы и вели непринужденный разговор:

— В этом ресторанчике делают поистине великолепный гуляш.

— Это очень просто объяснить, дружище. Ведь они тут живут единой семьей. Попробуйте-ка предложить кому-нибудь гуляш не того качества! Ха-ха!

И ни единого слова о том, куда и зачем они идут. Вся эта процессия, два участника которой восторгались гуляшом, а остальные шли молча, чем-то напоминала кошку, крадущуюся к курятнику и больше всего боящуюся хозяйского дробовика. В самом деле, одно дело лежать да теплой печке и теребить свой хвост, а другое — оторваться от господского стола и идти рисковать своей шкурой.

Эту особенную атмосферу первым почуял пан Беранек после того, как они распрощались перед трактиром с Ванеком и отправились к дому Якуба. Однако это насколько не вывело Беранека из себя. Рано или поздно такое могло случиться. Подобные обороты дела как раз и обсуждались в комитете. Все выступавшие по собственному опыту знали и прямо говорили, что народ — это стадо и полагаться следует только на самих себя. Исходя как раз из этой стадности, стихийности и подверженности толпы вспышкам трусости, они уже давно сделали принципиальный вывод, что вся власть держится на оружии.

Таким образом, Беранек первым заметил спад настроения у членов делегации, но он только улыбнулся и сделал беззаботный вид. Его ничто не могло удивить или застать врасплох. Завтра он проинформирует оперативную тройку своего областного комитета. Какие бы события ни произошли, материала, о чем говорить, накопилось уже достаточно. Сегодня работа проведена с группой людей, завтра это дойдет до сознания всей деревни, а послезавтра никто не удивится, когда запоет петух и наступят совершенно иные времена. То, что сегодня еще ползет со скрипом, как кошка возле курятника, завтра пойдет со звоном шпор.

Если пан Беранек был в состоянии во всем разобраться и сохранить спокойствие (плох тот командир, который, поднимая взвод в атаку, не думает, что на душе у солдат), то Алоис Машин растерялся. Какой-то внутренний инстинкт подсказал ему, что приближается опасность, после того как ее заметил пан Беранек. Но у Алоиса не было за спиной областного комитета, и он был в неведении относительно того, от чего, собственно говоря, зависит их успех или неудача.

— Убей меня дьявол, но мне кажется, что мы идем на похороны! — сказал Алоис и рассмеялся, так как произнесенное им вслух слово «похороны» еще больше его напугало.

Пан Беранек, остановившись, подождал Алоиса и с усмешкой проговорил:

— А вы, уважаемый друг, видимо, думаете, что мы идем на крестины?

Такой ответ пришелся всем по вкусу. Засмеялись все, и вместе с ними смеялся и Алоис. А потом с ухмылкой сказал:

— В сущности вы правы. Но я одного не могу представить: что мы скажем Якубу, когда придем к нему. — И подумал, будет ли вообще этот бирюк дома.

Пан Беранек взял Алоиса под локоть и обернулся ко всей колонне:

— Это дело предоставьте мне. Разговор начну я сам. А затем вы скажете то, что вам покажется нужным и подходящим.

Когда они вступили на перекинутый через речку мостик, дорога через который вела к усадьбе Якуба, они увидели, что на площади остановилась голубая машина и из нее вышел человек в темных очках.

— Пресвятая богородица! Да ведь это Ярослав! — крикнул Алоис и замахал сыну рукой. Вся процессия остановилась, ожидая редактора Машина.

Ярослав озадаченно смотрел на кучку людей. Хотя он вчера и слышал, о чем говорил отец по телефону с паном Беранеком, тем не менее его удивило такое количество собравшихся. Узнав среди них уполномоченного пана Гавличека, Ярослав с отвращением сплюнул и махнул отцу в ответ рукой.

Не успел он закрыть дверцу машины, как рядом остановилась еще одна машина, и из нее сначала вышел юноша, увешанный микрофонами, а за ним… звукотехник Маршалек и редактор Фулин! Увидев Ярослава, Фулин со спокойной улыбкой сказал:

— Смотрите-ка! Ты мог бы и с нами поехать.

Ярослава взяла злость:

— У меня нет в кармане блокнота с адресами.

Фулин ответил, кивнув в его сторону:

— Его и у меня нет. Все начнется позже. Сегодня просто идет эксперимент.

Ярослав подумал, известно ли о поездке директору студии, но решил махнуть на это рукой. Теперь это уже не имело значения.


Все мысли, размышления, впечатления и настроения сразу же растаяли как туман. Командир, не говоря ни слова, уехал. По привычке, отработанной за многие годы, Вацлав быстро стал одеваться. Сирены еще ничего не значат. Они попросту извещают, что по другую сторону границы в установленной зоне безопасности появился самолет. Такое бывает часто. В большинстве таких случаев через несколько минут дается отбой. Но при одевании об этом не следует думать. В положенное время Вацлав был готов. Майор Носек стоял перед приборами и спокойно следил за сигналами. Вацлав побежал к самолету, а майор Носек стал одеваться.


Рекомендуем почитать
Плановый апокалипсис

В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".


Похвала сладострастию

Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.