Палец на спуске - [55]
Помешивая кофе, Ярослав неторопливо искал хоть какую-нибудь зацепку, которая помогла бы ему избавиться от неприятностей.
В стеклах стоящего напротив книжного шкафа Ярославу чудились фигуры опозоренного, но спокойного и выдержанного тестя Якуба, комичного, но жалкого и несчастного отца Алоиса, рассудительной и преданной жены Марии, липкого товарища Гавличека, деятельного и холодного шурина Вацлава, ненавистного и презираемого, но до изнурения правдивого редактора Фулина, отвратительного Вилема Штемберы, который стремится подольше прожить, сам не зная зачем… «А зачем, собственно говоря, живу я сам? До чего я дошел! Такое впечатление, что я превратился в старую развалину и присутствую на чьих-то похоронах».
— Что ты делаешь, Ярослав?
Эти слова вырвались у Марии после того, как дед Алоис крикнул, что его сын — весь в отца, голова у него варит и он не допустит позора!
Ярослав уперся локтями в стол и закрыл ладонями глаза.
«Где я совершил ошибку? Что сделал плохого? Кого оскорбил? — И тут он понял до удивления простую вещь: его обманули и подвели. — Я хочу справедливости, а они собирают в записные книжки адреса. Я хочу гуманности и человечности, а они говорят о голубой крови. Я хочу быть человеком, а они оскорбляют даже Марию, у которой ничего в жизни не было…»
В его голове мысли начали сталкиваться, путаться, лезли какие-то слова, которые приходилось отбрасывать, отталкивать.
«У меня осталась только совесть, моя чистая совесть… Но чистая совесть означает прочно стоять на чьей-то стороне. Это давно известно, еще с 1949 года. Вставай и сейчас! Другого выбора нет».
Это были последние слова, пришедшие ему в голову и побудившие к действию.
«Сегодня, сейчас же я должен переговорить с дедом Якубом!»
Немного подумав, Ярослав снял телефонную трубку и набрал номер директора студии.
— Товарищ директор, разрешите мне после обеда уйти с работы.
Директор злорадно усмехнулся. Он знал, что нервы у Ярослава Машина не выдержат. В трубке послышался добродушный голос директора:
— Разумеется, Ярослав, все мы уже достаточно издерганы…
Ярослав тут же направился в гараж, где стоит его машина.
Стулья вокруг квадратных столиков в трактире Цвекла сегодня пустуют: посетители, приходящие обычно отдохнуть после обеда, теперь либо уселись возле длинного прямоугольного стола с правой стороны, либо совсем не пришли. И последних было большинство: народ в деревне в основном осторожный. Утро вечера ведь мудренее.
Пану Беранеку это только на руку. К сидящим вместе с ним за длинным столом он может обратиться с любым вопросом. Всего сидели семь человек: пан Гавличек, Алоис Машин, агроном Бурда, Франта Ламач, учитель Ержабек, заведующий почтой Ванек и, наконец, трактирщик Цвекл, целиком возложивший, конечно временно, свои обязанности на жену.
По мере появления гостей Алоис представлял каждого, а потом на ухо рассказывал пану Беранеку биографические данные. Все шло как по маслу, именно так пан Беранек себе это и представлял.
Но вот он встал и произнес:
— Господа… — Это прозвучало как приглашение к танцу, поскольку можно было действительно уловить вопросительную интонацию. Он немного помолчал, раздумывая.
Его представление о деревенских жителях всегда характеризовалось пренебрежением и включало два компонента: запах навоза и душевную ограниченность. Этот горожанин, в сущности, немного побаивался деревенских жителей за их особую твердость, основательность, удивительную стабильность. И чтобы прикрыть свой страх и презрение, пан Беранек решил выступать перед ними в самом высокопарном духе.
Он говорил о смысле эпохи, о демократических традициях и величии народа. Говорил от всей души о таких вещах, о которых его слушатели (даже учитель Ержабек) не смогли бы рассуждать. Потом он перешел к освещению регрессивного влияния последних двадцати лет на все те прекрасные особенности чешского человека, о которых перед этим шла речь. Он умышленно несколько раз повторил слово «регрессивный», будучи уверенным, что большинство присутствующих не понимает его значения. Поэтому придется его разъяснить. Когда же значение иностранного слова разъясняется, всегда остается оттенок научной объективности, то есть как раз то, чего и добивался пан Беранек. Это впечатление останется и тогда, когда он начнет приводить конкретные примеры.
Он говорил о том, что могли бы сделать, но не сделали. Делал сравнения с другими странами, бывшими когда-то отсталыми, а теперь идущими впереди. Он говорил о том, что нет такой жизненной проблемы, которая за двадцать лет была бы решена. Говорил о долге перед народом восстановить справедливость. И все это взволнованным голосом заботливого главы семейства, от всей души, словами, которыми никто из присутствующих не смог бы так свободно оперировать.
Потом он спустился на землю деревни Бржезаны. Присутствующих поразило его знание некоторых местных проблем (о них он час назад узнал от Алоиса Машина). Всех взволновало его заявление о том, что вчера он присутствовал в студии во время разговора с Якубом Пешеком перед выступлением того по радио. Восхитила блестящая оценка этого выступления — без острых выражений и грубых намеков. Говорил лишь о двусмысленных словах, о догматизме, о нежелании бывшей знати отказаться от своих давно уже утерянных позиций, До этого момента он обращался ко всем от чистого сердца.
Может ли обычная командировка в провинциальный город перевернуть жизнь человека из мегаполиса? Именно так произошло с героем повести Михаила Сегала Дмитрием, который уже давно живет в Москве, работает на руководящей должности в международной компании и тщательно оберегает личные границы. Но за внешне благополучной и предсказуемой жизнью сквозит холодок кафкианского абсурда, от которого Дмитрий пытается защититься повседневными ритуалами и образом солидного человека. Неожиданное знакомство с молодой девушкой, дочерью бывшего однокурсника вовлекает его в опасное пространство чувств, к которым он не был готов.
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.