Палец на спуске - [16]
— Во время войны такой летчик-лихач стоил бы целого батальона!
Вацлаву уже было ясно, что командир очень внимательно выслушал всю радиопередачу. Но почему этот старый фронтовик обходит главное, как барышня лужу? У него перед глазами поднятый палец. И почему именно у него? Ведь он и Вацлав в последнее время отлично понимали друг друга.
— Наверное, — сказал Вацлав, имея в виду Мартинека-Лихача.
Командир сел за свой стол. Он отодвинул связку ключей и сплел пальцы рук.
— Зачем нам все это нужно?
Вацлаву пришло в голову, что во время войны такие слова командира имели бы для провинившегося серьезные последствия.
— Я должен его наказать, — продолжал полковник разговор с самим собой. — Начиная с завтрашнего дня он четырнадцать дней не сядет в самолет.
— Какое сегодня число? — взволнованно спросил Вацлав. Как раз сейчас у него проявилась странная особенность памяти: он держит в голове рабочий план всего месяца, помнит индивидуальные программы летчиков, но иногда не может вспомнить, какое сегодня число.
Командир с некоторым удивлением ответил, что сегодня девятнадцатое августа.
— Завтра у Мартинека боевое дежурство, — сказал Вацлав с абсолютной уверенностью.
— Тогда с послезавтра. А сегодня он отвезет почту на мотоцикле в Баворов. Я ему покажу перегрузки!
Вацлав, услышав это, улыбнулся, так как мысль командира о том, что он наказывает Мартинека полетом на «дельфине», была сама по себе смешной. Мартинек с радостью летал бы, например, и в корыте, если бы это было возможно.
Неожиданно командир ни с того ни с сего сказал:
— Знаешь, что четырнадцать дней назад говорил мне Васил Беднар?
Вацлав понял, о чем идет речь. Командир находился в то время в отпуске, который каждый год принципиально проводит в Свиднике. Как говорится, среди друзей. Но почему он об этом заговорил именно сейчас?
Занятый своими мыслями, командир быстро-быстро заморгал. За это моргание его в полку прозвали Наседкой.
— Уже тогда за Дукельским перевалом мы сделали приличное кладбище. Похоронили погибших фрицев. Мертвый есть мертвый… — Он остановился и, как люди, которые, будучи чем-то отвлечены, забывают о своих словах, снова спросил: — Знаешь, что мне говорил Васил Беднар?
Вацлав только выжидающе молчал.
— В июне там была делегация из Западной Германии. Немцы хотят поставить своим большой памятник. Памятник! Погибшим немцам. Вроде как героическим защитникам Дуклы…
Вацлав все еще молчал. Как пережить этот момент?
— Что об этом говорят ваши друзья? — наконец спросил он, надеясь, что полковник будет хотя бы говорить без пауз, глубоких, как колодец.
— Мои друзья? Они не могут говорить ни о чем. Ждут решения высших органов. Это живые. А те девяносто тысяч мертвых, к счастью, об этом, не знают.
Вацлав встал. Он знал, что ему лучше промолчать, но вместе с тем сознавал, что не может сдержать слов, видимо, потому, что он действительно стареет.
— Почему вы мне об этом говорите? — спросил он. — Почему вы мне об этом говорите здесь? И почему вы говорите мне об этом именно сейчас?
Командир смотрел Вацлаву прямо в глаза.
— Я предоставлю тебе отпуск, но не с завтрашнего дня. Езжай к отцу прямо сейчас. И… передай ему привет от меня. Обязательно!
В дверях Вацлав обернулся:
— Сегодня я должен был проводить предполетную подготовку. Ее мог бы провести мой заместитель майор Дворжак.
— Хорошо. Я присмотрю. Иди-иди!
По дороге к контрольно-пропускному пункту Вацлав не услышал крика ни одного фазана.
ДЛЯ САМООТРЕЧЕНИЯ ЛУЧШЕ ВСЕГО ПОДХОДЯТ ОТЦЫ
Особый звук! Как вибрация ножа циркового артиста возле виска неподвижно стоящей красавицы.
Там, в чересчур ярко освещенном, зимнем саду, после вопроса старого Якуба Пешека о количестве голубой крови в жилах Ярослава Машина еще нашел силы предложить не брать это во внимание. С той минуты этот звук преследует его. В мозгу снова всплыла дата: 20 августа 1949 года.
Если бы даже он хотел забыть, не думать об этом, каждый шаг отца, шелестящий рядом с Ярославом, будет ему об этом напоминать. Уже тогда он знал, что не избавится от этого до самой смерти, что это отвратительное чувство будет возвращаться к нему, как некоторые неприятные сны.
В тот день заканчивались каникулы Ярослава после первого курса института, и на другой день он должен был ехать в Прагу, чтобы оставшееся свободное время посвятить подготовке к третьему семестру. К учебе он относился с большой ответственностью, первый курс завершил успешно и был горд своими успехами. Ярослав был сыном кучера. Отец его родился и вырос в людской. В то время Алоис о своем графском происхождении уже не говорил — очевидно, потому, что уже находился в таком возрасте, когда люди еще замечают комичные моменты в своей жизни.
Ярослав ждал дома отца. Позже он собирался пойти проститься с Марией. Хотя на следующий день ожидались спешка, трудная работа и собрание в институте, у Ярослава возникло приятное чувство покоя и безмятежности. Это чувство было ему хорошо известно с мальчишеских времен. Сначала он его не осознавал. Целыми часами ездил на старом велосипеде по деревенской площади и ни о чем не думал, а потом садился в одиночестве под кривым грабом на самом высоком холме над деревней, смотрел на изгиб недалекой реки, безмятежно улыбался, наслаждаясь красотой природы.
