Палец на спуске - [14]

Капитану Мартинеку до приземления оставалось три минуты, когда Вацлав забрался на вышку стартового командного пункта. Руководитель полетов подполковник Кршиванец махнул Вацлаву рукой и развалился во вращающемся кресле. Краем глаза он поглядывал на стекло, на другой стороне которого сержант постоянно наносил и снова стирал положение самолета Мартинека. Вацлав бросил взгляд через его плечо и недоуменно осмотрелся. Все машины первой эскадрильи стоят на земле. В воздухе только Мартинек. Для его посадки подполковник Кршиванец очистил аэродром и небо. В помещении тихо: никаких команд, никаких разговоров.

«Зачем они разыгрывают это представление?» — подумал Вацлав. Он стоял за спиной удобно устроившегося и как будто не присутствующего здесь Кршиванеца, но не говорил ничего, зная, что подобные моменты меньше всего подходят для расспросов.

В громкоговорителе прозвучал запрос, и подполковник Кршиванец ответил в маленький микрофон, который держал, как коробку спичек:

— Разрешаю!

Через секунду сквозь стеклянные стены донесся свист, и справа над горизонтом появилась черная, быстро увеличивающаяся точка. Подполковник Кршиванец встал, рукой заслонил глаза от солнца, хотя верхние голубые жалюзи из фольги были опущены, подошел прямо к стеклянной стене и сухо сказал:

— Слава богу, шасси в порядке. — Потом повернулся, взял микрофон и громко, чтобы слышали присутствующие, произнес: — Пусть теперь молится, недотепа! — Он приложил микрофон к губам и скомандовал: — Садись, все в порядке!

В ответ он услышал ворчание.

Вацлав не спускал с самолета глаз и только крепче сжимал губы. Он понял, что машина, которая несется к бетонной полосе, сейчас облетывается после ремонта. Шесть тонн сложных приборов и металла! Сержант у матового стекла не видит землю, но он не следит и за своим цветным «небом», а уставился куда-то в неизвестность. Телефонистка сняла наушники и прижала их к груди, а у руководителя полетов, хотя внешне он напоминает рыбака, у которого не клюет, на верхней губе появились капельки пота.

Самолет плавно и мягко приземлился на все три колеса и начал тормозить. Руководитель полетов не может перенести свое настроение на летчика, когда тот находится в воздухе, и говорит почти спокойно:

— Быстро осмотри самолет и бегом, повторяю, бегом ко мне! — И только после этого следуют строгие и быстрые приказы, устанавливающие нормальный летный день первой эскадрильи.

— Что, собственно, произошло?

Кршиванец повернулся к Вацлаву и удивленно приподнял брови.

— Я думал, ты идешь из теплушки и знаешь об этом. Его вдруг повело вправо. — И подполковник раздраженно пожал плечами и развел руки.

К вышке подкатил газик, из него выскочил Мартинек в летном комбинезоне и побежал наверх. Он встал перед подполковником по стойке «смирно», и в этот момент все присутствующие по выражению его лица уже знали, что этот неприятный инцидент полностью лежит на совести самого капитана Лихача, и никого другого.

Точно и без лишних слов он доложил о том, что случилось. Вацлав не знал, что и думать, а Кршиванец только крутил головой. Правый топливный бак, видите ли, немножечко смялся. Капитан, однако, одним духом выпалил и причину этого происшествия, так как не пережил бы того, если бы кто-нибудь подумал, что он хочет что-то скрыть.

— Я немного превысил перегрузку, товарищ подполковник.

— Какая была перегрузка?

— На пять с половиной.

Минуту стояла тишина. Допустимая величина перегрузки равнялась пяти. Ошибка Мартинека понятна. Но все чувствовали, что Мартинек сказал не все. Потом уже, в положении «вольно», он произнес ясно и сурово:

— Это был, наверное…

— Мы разберем это после обеда на предполетной подготовке. Готовься к разбору, — сказал Вацлав и вышел.

Потом он сидел в своем кабинете. Вацлав был даже доволен, что произошел этот случай. Чем больше он будет заниматься работой, тем меньше времени останется у него на раздумья.

Он начал просматривать материалы, как вдруг в кабинет вновь влетел ефрейтор Полачек.

— Товарищ подполковник, вашего отца зовут Якубом? Включите радио! — Сам он держал в руке включенный на полную мощность транзистор. Быстрая музыка в исполнении духового оркестра словно отсчитывала секунды.

— Что происходит?

Ефрейтор стоял у двери, невольно оттягивая назад руку, как будто держал не приемник, а ручную гранату.

— Передали, что через несколько секунд мы услышим прямую передачу из студии…

— Черт возьми, что мы услышим?

— Пенсионера Якуба Пешека, который попросил разрешения выступить по радио.

Вацлав недоуменно посмотрел на приемник. Разумеется, он не имел никакого понятия ни о том, что в последнее время происходит в отцовской голове, ни тем более о том, что в рамках подготовки к передаче проделала с ним целая группа редакторов и приглашенных свидетелей в зимнем саду районной радиостудии.

Музыка кончилась, зазвучал четкий голос знакомого комментатора:

— Уважаемые радиослушатели! Как мы вам обещали минуту назад, предоставляем слово пенсионеру Якубу Пешеку. Он попросил нас разрешить ему сказать несколько слов по радио. Почему бы и не предоставить ему такую возможность? Цензура у нас уничтожена, свободное слово победно прокладывает себе путь, пусть каждый скажет то, что он думает. Мы ведь демократы. Почему бы не выступить и пенсионеру Якубу Пешеку, который, как мы установили минуту назад, единственный в этом государстве хорошо знает, что нам делать и каким путем идти нашей республике. Дело в том, что пенсионер товарищ Пешек является, так сказать, заслуженным членом партии. Уважаемые радиослушатели, прежде чем микрофон был включен, мы узнали, что товарищ Пешек безоговорочно одобряет то, что до недавнего времени на нашей территории совершенно необоснованно находились войска чужих армий. Мы узнали, что товарищ Пешек в пятидесятых годах был членом так называемых продовольственных комиссий, а поэтому он, естественно, согласен с тем, что у нас необоснованно было ликвидировано мелкое частное производство.