Падший ангел - [92]

Литературные вкусы героя К. Каштелу Бранку и языки, которыми он владеет, сближают его с идеалом ученого-гуманиста эпохи Возрождения и принципиально отличают его от Дон Кихота. Если стремление сервантесовского персонажа к идеалу опирается на художественный вымысел, и вследствие этого соотносится с ошибочными представлениями об объективной реальности, то для Калишту Элоя идеал воплощен в торжестве социальной и нравственной справедливости, которую он отстаивает и в муниципальной палате (гл. I), и в парламенте (гл. VI, VIII, XV и XVII), и в частных домах (гл. IX, XI и XII). Свой идеал — в этом герои Сервантеса и К. Каштелу Бранку наиболее близки — Калишту Элой обращает в прошлое, игнорируя современные юридические нормы в пользу средневекового законодательства; самый поздний по времени свод законов, на который он ссылается, — это «Филипповы установления» (Ordenações Filipinas), относящиеся к 1610-м гг. Следует иметь в виду, что окончательная отмена форалов (средневековых вольностей, главным образом налоговых льгот, защитником которых вначале выступает главный герой «Падшего ангела») происходит в Португалии в 1863 г. Таким образом, К. Каштелу Бранку создает ситуацию, при которой его протагонист становится участником современных споров о путях развития Португалии, отстаивая не анахронически-нелепую, а лишь консервативную позицию. Это обстоятельство в свою очередь позволяет усомниться и в безусловно признанной массовым сознанием трактовке его литературного предшественника.

Следует обратить внимание еще на одну литературную параллель между произведениями Сервантеса и К. Каштелу Бранку. Как в «Дон Кихоте», так и в «Падшем ангеле» не только сюжетообразующую роль, но и идейно-полемическую функцию приобретает мотив турнира. Этот мотив связан соответственно с бакалавром Самсоном Карраско и учителем сельской школы Бражем Лобату. Фамилии обоих этих персонажей смысловые — carrasco по-испански означает «дуб», lobato — по-португальски «волчонок». Таким образом, фамилия учителя из «Падшего ангела» получает смысловую нагрузку «жестокий, хищный, настойчивый в достижении разрушительных целей». Сервантесовские реминисценции, которые носят в романе К. Каштелу Бранку достаточно отчетливый характер, позволяют автору напомнить читателю о литературном прототипе Бража Лобату и о португальском омониме фамилии этого прототипа (в португальском языке слово carrasco обозначает «падуб» и «палач»). Возможно, что Сервантес тоже учитывал эту омонимию.[35]

При сопоставлении художественной реализации мотива состязания в обоих романах мы обнаруживаем, что героями Сервантеса и К. Каштелу Бранку движет неудовлетворенная личная амбиция, которая, однако, замаскирована под достижение возвышенной цели. Во II части «Дон Кихота» бакалавр Карраско терпит поражение в поединке (гл. XII—XV) и преследует главного героя, пока не добивается победы (гл. LXIV). В «Падшем ангеле» во имя справедливости и ради сохранения семейных устоев Браж Лобату разоблачает нравственное падение главного героя, выступая как катализатор разрыва между ним и его супругой (гл. XXIX—XXX). При этом, как показывает К. Каштелу Бранку, Браж Лобату руководствуется также личной неприязнью к Калишту Элою, который победил его на парламентских выборах (гл. II—III). Соотнесение сфальсифицированного рыцарского поединка с избирательной кампанией — в контексте сюжета-ситуации — позволяет К. Каштелу Бранку выразить собственное отношение к сложившейся в Португалии политической системе. Эта консервативная критика, имеющая не социальную, а нравственную направленность, будет с течением времени приобретать в его творчестве все более отчетливый характер и найдет наиболее полное выражение в позднем памфлете «Портрет маркиза Помбала» (1882): «Моя ненависть к маркизу Помбалу ‹…› проистекает не от моей приязни к священникам и не от его немилости к церкви; она происходит от любви к человеку».[36]

Однако литературная предыстория Калишту Элоя не исчерпывается сервантесовскими реминисценциями. Склонность главного героя «Падшего ангела» к моральной проповеди указывает еще на один литературный прототип. Это — Альсест из комедии Мольера «Мизантроп» (1666). Как отмечает Ж. Праду Коэлью, соединение черт Дон Кихота и Альсеста усложняет образ Калишту Элоя — «несмотря на крайности его поведения, мы ощущаем, что он воплощает в себе единственную силу, способную противостоять порче нравов и утрате национального чувства ‹…› Поражение, которое Калишту терпит от современного светского общества, с точки зрения мыслящего читателя, становится болезненным поражением».[37] По мнению Э. Родригеша, эта гипотеза подкрепляется также изображением парламентского единомышленника Калишту Элоя, «снисходительного» аббата Эштевайнша, роль которого в структуре «Падшего ангела» соответствует роли Филинта в «Мизантропе».[38]

Сюжетообразующие конфликты «Дон Кихота» и «Мизантропа» оказали возможное влияние и на решение любовной линии в «Падшем ангеле». В этом решении К. Каштелу Бранку решает прибегнуть к помощи парадокса — но его парадокс приобретает не ситуационный характер, как в «Мизантропе» (ошибочное взаимовосприятие Альсеста и Селимены), а становится следствием иронической игры автора. Герои и их отношения предстают в романе в неожиданном, но внутренне логичном освещении; тем самым К. Каштелу Бранку приводит читателя к мысли об относительности любого канона — как литературного, так и нравственного.