Падший ангел - [91]
Реальные прототипы некоторых героев «Падшего ангела» были установлены достаточно давно. Ж. де Каштру опубликовал в 1927 г. несколько статей, в которых доказал, что образ Калишту Элоя содержит в себе черты Домингуша де Барруша Тейшейры да Моты — дяди одного из соучеников К. Каштелу Бранку по Медико-хирургической школе в Порту. Это был родовитый дворянин, владевший поместьями в окрестностях Браги. Как и главный герой романа, он был знатоком истории и генеалогии; с Калишту Элоем его роднит и то, что в начале 1860-х гг. он избирался депутатом кортесов.[32] В политическом и идейном оппоненте Калишту Элоя, докторе Либориу, современники без труда узнали Антониу Айреша де Гоувейю (1828—1916), который в период работы над «Падшим ангелом» занимал пост министра юстиции в так называемом «весеннем кабинете» Б. Са да Бандейры, находившемся у власти с апреля по сентябрь 1865 г. Его конфликт с К. Каштелу Бранку относился еще к началу 1850-х гг. и имел сугубо личный, а не политический характер: К. Каштелу Бранку в печати раскрыл авторство анонимной сатирической поэмы «Почетные звания» (As Comendas), которая принадлежала перу А. Айреша де Гоувейи, вследствие чего последний вынужден был покинуть Порту; К. Каштелу Бранку намекает на этот эпизод в начале гл. IX «Падшего ангела».[33]
Вместе с тем данная в романе характеристика доктора Либориу — это не просто карикатура на личного врага. Не случайно масонская терминология его парламентского выступления о прогрессе и цивилизации (гл. IX) в следующей речи сменяется рекомендациями по наилучшему устройству тюрем (гл. XV). Отметим, что в обоих случаях К. Каштелу Бранку заставляет своего героя цитировать диссертацию А. Айреша де Гоувейи, опубликованную в 1860 г., т. е. как раз в те годы, когда происходит действие романа. Данная последовательность ставит знак равенства между масонским «построением храма» и бюрократическим «построением тюрьмы», что, по замыслу автора, должно вызвать критическое отношение читателя к проектам социального переустройства на рационалистической основе.
В «Падшем ангеле» можно увидеть и очевидные литературные прототипы ряда героев. На первый план выходит стремление К. Каштелу Бранку создать «современную историю Дон Кихота». Подобно тому как Сервантес в своем романе с помощью иронической игры разрушает мировоззренческие стереотипы Высокого Возрождения, К. Каштелу Бранку использует романтическую иронию для разрушения изнутри современного ему мироощущения, соединяющего романтические стереотипы с прагматизмом. (Как следует из первых строк романа, время действия «Падшего ангела» можно датировать 1860—1861 гг., т. е. эпохой политической стабильности и начавшегося в Португалии экономического подъема, который сопровождался распространением научно-технического прогресса.) Помимо этого, замыслу К. Каштелу Бранку соответствовала и созданная Сервантесом сюжетная модель, определяемая в отечественном литературоведении как «сюжет-ситуация».
Как отмечал Л. Е. Пинский, «при всем своеобразии фабульной стороны этих произведений, так же как героев и идей автора, ощущается родственность изображаемого положения ‹…› В силу этого и сама фабула отходит на второй план, становясь как бы примером, иллюстрацией, одним из возможных вариантов возрождающегося и повторяющегося „донкихотского положения“».[34] Именно такой тип сюжета позволял К. Каштелу Бранку органично ввести образ Дон Кихота в изображаемую им современную португальскую действительность и сохранить сервантесовские реминисценции.
Новое прочтение романа Сервантеса используется в «Падшем ангеле» также для разрушения привычного художественного канона, в частности можно обратить внимание на портрет героя и на тот скрытый смысл, который придает ему автор в контексте своего произведения и в контексте параллелизма двух персонажей. Важно отметить, что, создав карикатурную модель поведения, К. Каштелу Бранку отказывается от физической карикатуры, что было непривычно для португальской массовой литературы середины XIX в., опиравшейся на стереотипы ультраромантизма.
Описывая в гл. VII внешний облик главного героя, К. Каштелу Бранку воссоздает распространенный на севере Португалии антропологический тип, но вместе с тем некоторые физические черты Калишту Элоя («изрядно выпирающее и асимметричное чрево» и «тонкие руки и ноги») отсылают читателя к портрету Санчо Пансы, данному Сервантесом в гл. IX части I «Дон Кихота». Соединив «в одном теле» Ламанчского рыцаря и его оруженосца, К. Каштелу Бранку исподволь внушает мысль о двойственности созданного им образа. Он не только логически обосновывает будущее «падение ангела», но заставляет читателя задуматься и о диалектической природе литературных предшественников своего героя, о том, что задуманный Сервантесом и не искаженный позднейшими истолкованиями образ Санчо Пансы — это alter ego Дон Кихота.
В связи с этим можно сопоставить и отношение героев Сервантеса и К. Каштелу Бранку к книге. Этот вопрос не случайно возникает в самом начале романа, чтобы подготовить читателя к восприятию параллели «Дон Кихот — Калишту Элой». Для обоих персонажей книга первична по отношению к окружающей действительности, так же как для Санчо Пансы первична пословица. Но если круг чтения Дон Кихота — это художественные произведения, созданные в позднее Средневековье (рыцарские романы XV в.) и в позднее Возрождение (пасторали), то «духовную пищу Калишту Элоя составляли хроники, церковные истории, биографии прославленных мужей, законы старых времен, форалы, ученые записки Королевской Академии истории, труды по нумизматике и по генеалогии, летописи, поэзия, несшая на себе отпечаток старинных вкусов, и т. д. Что касается иностранных языков, то из живых он знал только французский, причем весьма поверхностно; зато по-латыни Калишту Элой говорил, как на своем родном языке, и свободно переводил с греческого» (гл. I).
