Падение Икара - [22]
Рим продолжал жить той двойной жизнью, которая началась с того времени, как Сулла утвердился во власти. Все как будто шло обычным ходом: сенаторы заседали в судах и в сенате; цензоры[64] сдавали на откуп сбор податей и постройки общественных зданий; приходили суда с товарами из-за моря; бойко торговали купцы; бегали в школы ребята и работали по своим мастерским ремесленники. А за этой благопристойной завесой скрывалось то, что наполняло души людей и двигало ими: страх за собственную жизнь и за жизнь близких; ужас перед Суллой, превращавший свободных людей в льстивых рабов; дикая алчность и злоба — звери казались великодушнее и добрее людей. Ежедневно вывешивались списки тех, кого каждый имел право убить тут же, при встрече; чтобы попасть в эти списки, достаточно было безымянного доноса, нескольких нацарапанных строчек, правдивость которых и в голову не приходило проверять. Для корысти, для сведения личных счетов, для мести за старые обиды открылся наконец простор; наконец-то могли насытиться самые низкие души! Доносы сыпались градом: раб доносил на хозяина, отпущенник — на патрона, сын — на отца, жена — на мужа. Убивали без суда и следствия. Право, справедливость, закон — эти слова потеряли всякое значение, они были только пустым сочетанием звуков, которым в действительной жизни ничего не соответствовало: не существовало ни права, ни справедливости, ни закона, была только безудержная жадность и ненасытная злоба. Титу казалось иногда, что сквозь камни мостовой густо проступают капли крови.
В том переулке, где он жил, доносить было не на кого. Кругом жили безвестные бедняки, перебивавшиеся со дня на день, но некоторые из них быстро смекнули, каким путем всего легче из этой бедности выбраться. Нестор обвинил своего патрона в замыслах против Суллы и получил за бесценок его прекрасный новый дом поблизости от форума. Нищая гадалка куда-то вдруг скрылась и через несколько дней появилась в такой столе[65], с такими золотыми браслетами и такими камнями на шее, что соседи только ахнули, и поглазеть на счастливицу сбежался чуть ли не весь квартал: гадалка вовремя вспомнила, что один богатый сенатор, когда-то смертельно ее обидевший, неоднократно принимал и угощал у себя в доме самого Мутила, главного военачальника самнитов. Сапожник, живший рядом с Титом, заметил, правда, что он не даст за все это богатство одной подошвы от сандалии, честно купленной на честные деньги, но его воззрения мало кто разделял. Хозяин харчевни застал мальчишку-племянника, разносившего похлебку, за сочинением доноса: забравшись в собачью конуру, мальчик старательно описывал, как дядя долгое время скрывал у себя Мария. Мальчишка исчез бесследно. Тит был уверен, что хозяин убил маленького доносчика.
Тит был беден, вокруг никто его не знал, и жил он со всеми в мире. Перенесенные испытания изменили его до неузнаваемости, но ни около Палатина, ни на форуме или вблизи него он не показывался. Он тихонько жил в своем закутке и работал часто целыми днями. Никий не отходил от него и все чаще и чаще заговаривал о дедушке и о том, чтобы уехать из Рима. Оба ждали приезда Дионисия или хотя бы известий от него.
Дионисий и Сулла
— Благодарю, не надо. Ты не знаешь, что делаешь. Я личный враг Суллы. За меня ты так пострадаешь!
— Мне безразлично, чей ты враг или друг. Мне важно, что ты болен от усталости. Выпей вина, поешь, и пойдем ко мне… Да ты еще и ранен! Кровь!
— Тебя замучают до смерти только за то, что ты дал мне этот кусок…
— Меня замучает совесть, если я брошу тебя, беспомощного, гонимого. Ешь, и пойдем. Опирайся на меня сильнее.
Из осторожности Дионисий привел незнакомца в усадьбу задним ходом. На общем совете с Карпом решено было не прятать пришельца, а устроить его в кухне:
— Если будут искать, перероют и сеновал, и амбар, и солому на току. В такие места прежде всего кинутся… а тут сидит человек на виду у всех: болеет животом, зашел к врачу. Придумай, кто ты и откуда, мы все запомним.
Все обошлось, однако, благополучно. Никто не приходил в Старые Вязы, никто не искал Прима (этим скромным именем назвал себя незнакомец). С неделю он пролежал в каком-то полузабытьи. Дионисий усердно лечил его рану, которая оказалась довольно легкой. Затем незнакомец встал, объявил, что достаточно окреп и подвергать людей смертельной опасности за их великодушие больше не намерен. Ему дали поношенную, старую одежду Спора — она пришлась ему как раз впору, — снабдили едой и деньгами. Дионисий аккуратно перевязал его уже подживающую рану, и он ушел, благословляя приютивших его людей.
