Падение Икара - [21]

Товарищи повели его однажды смотреть конские бега в Большом Цирке[63] — так называлась узкая долина между двумя холмами, Палатином и Авентином, на склонах которых и располагались зрители. Посредине долины была сложена длинная узкая платформа, которую надлежало каждому вознице обогнуть семь раз. Легкие двухколесные колесницы, запряженные каждая четверкой лихих коней, неслись в стремительном беге; возницы, подавшись всем корпусом вперед, гиканьем и бичом еще подгоняли своих лошадей. Никию очень понравился один возница: совсем юный, почти мальчик, он так спокойно стоял в подпрыгивавшей, бешено несшейся колеснице, так ласково ободрял свою прекрасную, золотисто-буланой масти четверню — ни разу не коснулся бичом, ни разу грозно не крикнул. Он уже был впереди всех, благополучно шесть раз обогнул платформу, когда один из участников состязания, смуглый бородатый человек, бывший до сих пор сзади, дико завизжал и стал неистово хлестать своих вороных жеребцов, которые понеслись, обезумев от боли и этого визга. Они уже вот-вот пошли бы голова в голову с булаными, но юноша, весь перегнувшись к коням, что-то сказал, почти прошептал им, и вот они уже впереди, далеко впереди всех! Как кричали, как неистовствовали зрители! А юный возница, вместо того чтобы обратиться, как полагалось, к устроителю бегов, спрыгнул с колесницы и стал обнимать и целовать своих лошадей, прижимаясь головой к их мордам. А потом как важно и торжественно, с пальмовой веткой в руках, объезжал он арену! Какая милая улыбка была на его измученном лице! И как важно выступали его красавцы кони, словно понимали, что они победители…

Как-то раз компания решила пойти в гавань. Там всегда было интересно: толпилось множество самого разного народа, приставали небольшие суда (для больших Тибр был мелок), разгружали разнообразные товары. А на этот раз особенно повезло: прибыли слоны, которых один африканский царек прислал в подарок Сулле. Барки одна за другой становились недалеко от берега; с берега перебрасывали на судно толстые прочные мостки, животное осторожно, словно проверяя прочность досок, неторопливо сходило по ним на берег. Когда все пятеро слонов оказались на суше, их выстроили в ряд, и они медленно двинулись вдоль реки, торжественные и величавые. На каждом была роскошно расшитая попона, и на каждом сидел негр-вожак. Никий забегал вперед, отставал, пропускал весь ряд мимо себя — он не мог наглядеться, не мог налюбоваться. Передний слон, перед которым он бежал, обратившись к нему лицом, вытянул хобот и осторожно подул мальчику в лицо. Никий решил, что слон хотел выразить ему свое благоволение.

Прибежав домой, он сразу же сел рисовать слона и вслух обсуждал все ошибки, допущенные на вывеске у Лариха. Несколько дней он мог говорить только о слонах. А потом он встретил ученую обезьяну! Тит послал мальчика в Субуру к точильщику наточить пилу, и вот на тротуаре перед самой мастерской он увидел негритенка, державшего в поводу козу, на которой чинно сидела обезьяна в красном плаще, с бубном в руках; под эту музыку ловко плясала маленькая лохматая собачонка. Никий отдал артистам хлеб, который взял с собой из дому, и подробно развил Титу свой план будущего обучения Негра, которое сулило большие выгоды; искусство Негра кое-что добавит к скудному заработку Тита. Чаще всего, однако, мальчик сидел дома, наблюдал за работой дяди и принимал в ней посильное участие: с резцом, зубилом и теслом он освоился быстро и орудовал ими ловко.

Прогулки его по Риму не кончились добром. Однажды, радостно глазея на клетки с пантерами, привезенными из далекой Африки, он вместе с толпой дошел до самого конца форума, до главной римской площади, и тут увидел выставленные на шестах головы казненных. Недавние впечатления, как-то стершиеся в сутолоке и новизне городской жизни, ожили с прежней силой. Никий опрометью побежал домой. Дальше ближайших лавочек он теперь никуда не ходил. И постепенно им начала овладевать тоска. Деревенский мальчик, привыкший к простору полей и рощ, к животным и растениям, томился в узких, грязных, душных улочках Рима, где не было ни дерева, ни кустика, ни травки. Тит прекрасно понимал это и каждый свободный час норовил уйти с Никнем за город, побродить полями, лесом. Только свободных часов было мало: надо было работать и зарабатывать на жизнь.

Тит когда-то, в юности, забавлялся, вырезая из дерева и лепя из глины фигурки людей и животных. В Афинах он не мог пройти мимо мастерской скульптора, чтобы не заглянуть туда. Однажды он зашел к мастеру, работа которого ему особенно понравилась, выдал себя за грека, приехавшего из Сирии, и попросил поучить его «делать статуйки». Афинодор, веселый старик и превосходный скульптор, насмешливо скосил глаза («Он так же похож на сирийца, как Геракл на овцу», — сказал он своей жене), но не ответил отказом. Тит взялся за работу горячо, с любовью и увлечением, и мастер все охотнее и охотнее стал посвящать даровитого юношу, понимавшего толк в искусстве, во все тайны своего ремесла. Теперь эта наука очень пригодилась. Тит прибил к дверям своего обиталища доску с объявлением: «Здесь живет Децим Геллий, каменотес и скульптор». Заказы посыпались.