Ой упало солнце - [82]

весна росою выест очи.

В ночь ландыша течет дыханье

и полнится медами кровь.

Хоть шаг твой выверен веками,

В смятенье сердце бьется вновь.

Хозяин сада — юный лирик

в звучанье ночи не спешу.

В руке уверенной и сильной

ковш зрелых месяцев держу.

Шумят деревья безмятежно.

О чем шумят?

                    — Любовь и сон.

Так вечер колыбельной нежной

захватит сердце в свой полон.

Цветов ночных чудесны тени,

деревьев души в них живут.

Они бы к месяцу взлетели,

да ветры в путь их не берут.

О грусти радость и безмерность,

слова — что стрелы в небеса!

То месяц, музыкант незрелый,

готовит к выступленью сад.

Мечта мятежна и сурова!

Пути в безвестности пылят.

Нет, не воротит небо слова,

и не отдаст его земля.

Деревья слушай! Их признанья

в тетради ночи запиши!

Как клен лелеет крону-знамя,

следи полет своей души!

В тетради той златые буквы,

судьбы страницы шелестят.

Ее вы не возьмете в руки,

ее лишь сердцем можно взять.

Как звезды спящие в глуби,

объятые волшебным сном,

пробудятся слова любви

в душе, обретшей крылья, и

ответит дружной песней дно.

Ответят дружной песней клены,

ответит дружной песней ночь,

и шаг затихнет у костров.

Воображеньем вдохновленный,

наметишь контур ровных строф.

Хмельное сердце в этот миг

пусть с высоты увидит мир,

пусть над вселенной правят пир,

пусть вознесутся в высоту

мечты, смятенны и крылаты!

О слово в жизненном чаду,

тебе ли прозябать в палатах?

Я слышу, как приходишь, черный

напев, гнетущий и дурманный,

как ищет содержанья форма,

та, что вместит мой ужас ранний,

и эту радость день по дню,

и всю бессилья глубину,

и слово в сердце я воткну —

кровь брызнет, словно крик напасти.

Умру в отчаянье и счастье.

Пометил двери знак фатальный —

то перстень песни изначальной.

1934

НАВСТРЕЧУ

Растет малец кустом малины.

Подковы за селом звенят.

Вот ласточки на свитках длинных

фиксируют начало дня.

В союзе солнца и телеги

навстречу выеду весне.

Приглушено парящим снегом

звучание апрельских дней.

1934

НА ШЛЯХУ

Рассвет, исхлестанный ветрами,

взлетит над стылою водой

и заблажит в прибрежных травах,

цыганистый и молодой.

Река флиртует с дном певучим,

по ней волною ходит дрожь,

и день хоронит месяц в кручи,

как скопидом истертый грош.

Лещина под косою плачет,

звенит, как медь, широкий шлях.

Идет босой и бесшабашный

парнишка с солнцем на плечах.

1934

КЛЕНЫ

Поникли сиротливо клены,

штудируя весны букварь,

              опять молюсь земле зеленой,

              и сам зеленый, как трава.

Поросший мохом лис ученый

создал поэтику для них.

              Поют трава, и день, и клены,

              стрела луча лепечет стих.

1934

КОЧЕТ

Заря мелькнула, как стрела,

и песня искрою угасла,

и только с мокрого ствола

роса по капельке стекла,

как речь, легко и ясно.

Уже земли изогнут контур

в такой законченный овал,

и ночь уж начала кончаться,

кострищем медленно исчахла.

Вот утро синим возом едет,

сноп солнца дарит людям степь.

Шумит крылами красный кочет —

певучей меди

серп.

1934

СЕЛО

Коровы молятся на солнце,

что всходит маком пурпуровым.

Тоньшает стройный тополь, словно

задумал птицей стать огромной.

Из воза месяц выпрягают.

Широкое, льняное небо.

Простор проветренный — без края,

в лиловой дымке — леса гребень.

Кужель, и люлька, и малина.

Листва в потоках с гор неблизких.

День изливается в долину,

как молоко парное в миску.

1934

СУРОВЫЕ СТИХИ

Не уйти, и не тщись, от жестокости дня,

не уйти ни в стихи, ни в мечтанья.

Что ни песня, фальшивая вскрикнет струна

под суровых рассветов сверканье.

Из объятий застывших не вырвешься ты,—

дню в глаза посмотри без боязни,

хоть напротив прибой расшибает мосты,

нас безжалостным вызовом дразнит.

Не укрыться, не тщись, в одиночества тень,

за ладони от мира не прячься,—

острый отблеск и отзвук волны долетел

сквозь туман, хоть и впрямь непрозрачный.

Не укрыться, не тщись, под шатром красоты

в пьяном чаде строфы непритворной.

Ветер дней, ты слова разметай, как цветы,

разнеси по стомильным просторам.

О поэт, и не тщись, ты уже не уйдешь,

знать, смириться пора с наихудшим:

может, даже себе ты обдуманно лжешь

в этих строках, хмельных и певучих?

1934

ГОРЬКАЯ НОЧЬ

Спят люди в городе угрюмом,

под одеялом нянчат сны.

Твоим мечтам, как в тесном трюме,

в просторах каменной весны.

Галдеж простуженный смолкает,

и крылья распростер покой,

и полночь маком угощает,

но тишь не дружится с тобой.

И вот юнец чернявый никнет

в ладони тяжестью чела.

Нет, сущность мира не постигнешь,

стихом не вырвешь корни зла.

1934

ПЕСНЯ О НЕИСТРЕБИМОСТИ МАТЕРИИ

Забравшись в чащобу, обвитый туго ветром,

накрытый небом и окутанный стихами,

лежу, как мудрый лис, под папороти цветом,

и дохожу, и стыну, обращаюсь в камень.

Растений реки паводком текут зеленым,

часов, комет и листьев непрерывный лепет.

Зальет меня потоп, расплющит белым солнцем,

и тело станет углем, песня будет пепел.

Прокатятся лавиной тяжкие столетья,

где жили мы, восстанут без названий пальмы,

и уголь наших тел заблещет черным цветом,

и в сердце мне вонзятся зубья острой стали.

1934

ДНО ПЕЙЗАЖА

Коровы, дыни, белый ангел

на лопуха зеленой плахте.

Кто сыплет соль на сердца раны

и возмущает темный страх твой?

Что, неоправданный, нелепый,

кротом незрячим корни роет,

играя, как кларнет подземный,

в кипенье форм и красок рое.

И как родился без причины,