Ой упало солнце - [83]

без повода уйдет нежданно.

Природы лоно зреет синим,

              и солнца круг,

              и круг земли,

              в котором

коровы, розы, дыни, ангел…

1935

ОТЧИЗНА

Желтый ирис засиял на мокром луге,

словно в годы детства в кучерявой мгле.

Легкой ласточкой летит стрела из лука —

это стре́лы лет.

Осы пестрые в пунцовых роз фиалах,

звезды мокрые дымятся в сизый вечер.

До сих пор свет юности твоей пылает,

хоть еще десяток лет берешь на плечи.

Слушай: сына своего зовет Отчизна

безыскусным, самобытным, вечным словом.

Воды отразили подоснову жизни:

карие глаза и мелодичность мовы.

1935

ОТРЫВОК

Боюсь гасить мерцанье лампы:

во тьме сильнее страха дрожь,

и ночь, разбитая на ямбы,

вонзилась в сердце, словно нож.

Тут не до сна! Горланит кочет,

часы звонят, и месяц виснет.

Мой сон, мой голос неспокойный

в моей трагической Отчизне.

1935

ХАТЫ

Растут под ветром буйным хаты

грибами красными исконно;

дозорным — пик горы косматой…

Село, хоть нынче ты спокойно?

По давним войнам и по сварам

в лесах багровых воют лисы.

Еще свежи следы пожарищ,—

а над селом комета виснет.

В реке девчата солнце моют,

и вербы выстроились рядом.

Весной здесь пашут, ткут зимою,

и власть бунтовщиков карает.

12 апреля 1935 г.

ЭПИЧЕСКИЙ ВЕЧЕР

Под знаменем латуннолистых буков,

где солнце покатилось огневой тарелкой,

шмелями хлопцы смуглые в излуках

гудут, и пыль столбом рудым встает над речкой.

На бурунах травы, в зеленом дыме

качаются коров массивные колоды,

заря с зарей встречаются над ними,

под ними гомонят живительные воды.

Цветов сонливых токи синим дымом

струятся в зрелость ядер, жажду роста будят,

зерно взбухает, оказавшись в тучной влаге,

мужчины пожирают жадным глазом ладных

дивчат широкобедрых, смуглых, пышногрудых.

Горбатый ангел леса спешно ложе ладит.

Пергаментом свернулись неба зодиаки,

они к нам крестами нисходят ночью,

и грезы наших вер горят стожарным маком.

И звезд угасших искры озаряют очи,

зовет петух горластый синий месяц —

то пиршество красы, рождения победность!

Так возникают вера и державный строй.

Зверье и боги. Общество содружеств.

Бесстрастный вечер взял кормило в руки,

и синий стяг уже на вечном светит месте.

Я в сотый славлю раз безудержную жизнь!

27 октября 1935 г.

БАЛЛАДА О ГОЛУБОЙ СМЕРТИ

В кольце фантомов каменных — дворов кошели,

как крылья мрака, вьются узкие ступени,

на горле ночи арка, как тугой ошейник,

зловонье плесени, унылость, отупенье.

Искромсанный, забрызганный клочок бумаги,

поспешные слова: «Виновных не ищите,

никто не виноват…» В лаптях, неслышным шагом

бредет по крыше месяц, прогибая шифер.

Из вскрытых проводов — пар голубым букетом,

кровь синею струей — из медной жилы вспухшей.

Звучит печали соло на призрачном кларнете,

во сне притихший шкаф вдруг вскинулся в испуге.

Пылает голубой ручей, как вдохновенье,

два сердца усыпляет безумия шепот

из дна сознанья.

                           Газ голубым цветеньем —

в лоскутья тишины!

                                    Ночь — в исступленный омут!

В кровать, ладью довольства и хандры влюбленных,

мышь лунная вползает, куцо и цинично.

Двух тел, в последний раз навек переплетенных,

слепые корчи боли и услады нищей.

Над ними наклоненный синий ангел газа

венчает голубым огнем, как веткой мирта,

бросая, как лилеи, души их в экстазе,—

так и сгорят, как две последних капли спирта.

24 декабря 1935 г.

СЛОВО О ЧЕРНОМ ПОЛКЕ

О слово бьется слово — бронзы отзвук вещий.

— Осанна, не хула

разгромленным полкам, прореженным рядам, развеянным когортам!

Хвала всем тем, кто пламенно целует сестру на поле сечи,

а тем, которым страх тростиной спины гнет, покажем нашу гордость!

Разгрома эхо бьет по нервам из глубокой бездны вероломства —

громов, искромсанных в куски, в ловушку угодивших, стон прощальный.

Смотрю в потемки, где излуки скал и водопадов нити ловко,

как стрелы, тучи кривоклювых птиц швыряют вдруг во вражьи дали.

Светает. В обороне полк. Анабазис под небом африканским.

Лес вбитых в небо копий колет месяц, кровь течет струею ржавой,

и вождь эбеновый с серьгой зари, языческой раскаты пляски

швырнув за тучи, словно вызов, проклянет лихого бога жалкость.

Ни капли жалости — штыки в тела вонзаются, как в землю лемех,

на тучном поле черных тел штыки посеют зерна строгости и лада,

чтоб до седьмого каждый знал колена, память чтобы вечно тлела,

чтоб внуку сын и внук потомку сказочным богатством завещали

послушанье власти.

И густо стелются друг возле друга, словно джунгли под пилою,

и в черепах расплющенных мозги колышутся янтарным маслом.

Кто сеет кровь, пожнет враждебность. Так примите же крещенье злое!

Зеленоглазая княжна, о муза мстителей, в грязи валяйся!

Драконы, пьющие бензин, сродни орлам, а также носорогам,

драконы, что плюют слюной змеи — огнем и оловом зернистым,

являются, как будто из пещер луны уйдя, и им под ноги

метла кометы, пыль вздымая тучами, метет людей, как листья.

На кучах черных рук и черных ног лимоном слизь и кровь — кармином,

смертельной пеной крик из уст, растерзанных ружейным поцелуем.

Тюльпаны недр подземных — расцветают цветом пурпуровым мины,

салютами из бездн земли на этом смерти празднестве ликуя.

Орудья распускают вееры дымов, как крылья перед взлетом,

срываются и мнут колесами завалы тел и хлам металла,