Ой упало солнце - [72]

Облаиваем всех, кто подойдет поближе.

Лелеем рабское пятно, как гусь перо.

Нас крутит жизнь в кольцо, сгибает ниже, ниже.

Мы, как собаки, рады кости панских ласк.

Скулим порой, что жизни путь у нас не близкий.

Но снимут с кола плеть — и в теле дрожи пляс,

Покорны вновь, как псы, и кланяемся низко.

Бывает, снятся нам весенние поля,

Но с поводка нас почему-то не спускают.

Мы и не против, нет… Мы лишь глядим, моля:

За что же люди нас медведями считают?

CODA [19]

Кричите вы, что в песенном моем надрыве

Нет жизни, есть лишь плесенная гниль гробов.

Что на своей постылой, чуждой людям лире

Я воспеваю только стон и плач рабов.

Но я — сын времени. Боль моего народа,

Скорбь гневная его и дум усталых гуд

Звучат в моей душе сильнее год от года,

И песнь моя — их справедливый суд.

И я клянусь, покуда сердце бьется, буду

Не только в ожиданьях розовых мечтать —

Нет, нет! — я честным словом праведным повсюду

В бой за святое дело не устану звать.

И не учите вы, что петь мне подобает

И с кем я должен продолжать свой трудный путь.

Кругом кромешный мрак. Но сердце точно знает.

С кем надлежит мне быть…

                Гнев — разрывает грудь!

«Вы видели тот край, где царствует неволя?..»

Kennst du das Land?..[20]

Вы видели тот край, где царствует неволя?

Окутала народ обманом слепота.

Под крышей хилых изб ютится злая доля

И бьется крик людской: куда идти, куда?

Вы знаете ли этот забытый миром край?

Вы видели тот край, где смех и голос скорби,

Безумствуя, в слезах танцует на гробах,

Где свет — являет грех, народ бесчестьем горбит,

Где отчуждение, страх застыли на губах?

Вы знаете ли этот забытый богом край?

Вы видели тот край, где в облаках годами

Украдкой ходит солнце на тоненьких лучах,

Где зависти толпа пророков бьет камнями

И, буйствуя, богов ниспровергает в прах?

Вы знаете ли этот покрытый смрадом край?

Вы видели тот край, где ненависть в почете,

Где все живут в грязи, друг к другу охладев,

Где блеска красоты вы просто не найдете,

Где к милосердью клич встречает дикий гнев?

Вы знаете ли этот пропащий, бедный край?

Вы видели тот край, где водопадом тризна

Шумит, простой народ дурит страшней вина,

Где возмущенья взрыв — лишь белой пены риза?

Вы знаете, где эта треклятая страна?

О, это же моя забитая Отчизна!

ШЕВЧЕНКОВСКИЙ ПРАЗДНИК

Зал в свете канделябр. Все в пестроте цветов.

Тараса на руках сквозь зал несут из ложи.

Под ним сиянье лиц и море голосов.

Лихое декольте и строгий фрак… О, Боже!

Пришли Шопен и Григ. Здороваются с ним.

Сей праздник здесь собрал любимчиков салонов.

Стоит он между них, счастливым и немым,

Но мысленно он там — средь публики балконов.

Приветствует его оркестр и народ.

Тарас — в кругу великих украинских сынов!

Глядит на все шутя, кривит улыбкой рот:

«О, как же очутился я средь таких панов?»

А вдруг бы правда ты пришел сюда, поэт!

Ты всех любимей нам — но это лишь сладкий сон,

К тебе не подбежит задиристый эстет

И не поправит фрака, не скажет в нос: «Pardon».

Их поразил бы всех твой старенький кожух,

Вид грубоватых рук, мужицкие манеры.

Они враз закричали б: ты — вредней холеры!

И вновь загнали б в гроб… Им надобен — твой дух!

ГРАЧИ

Du spielst vortrefflich spielst hoch,

Grossmiitig, ohne Sorg,

Dein Spiel hat einen Fehler doch:

Der Einsatz geht auf Borg.

Grillparzer[21]

За столом зеленым с пьяной страстью

Шумит никчёмный нервный разговор.

Вы, беззаботно веря в свое счастье,

Снимая с душ забот ненужный вздор,

Играете над тихою рекой.

А люди стонут скорбью вековой.

В дрожащих пальцах тайный веер страсти —

Горят глаза, в сердцах бунтует кровь,

Принять готовые и карт напасти,

И боль судьбы — сулящую любовь.

Пас!.. Взятка!.. И — споткнулись, и — ушиблись.

Ничего не сделаешь — ошиблись.

И так — идет азартная забава,

Надеждой глупой полнится игра.

Здесь равнодушие живет без права,

Здесь завтра будет так же, как вчера.

Хотя земля уходит из-под ног —

Вновь карты, ставки… Помоги вам бог.

Смотрю на них: как загребущи руки,

Зуд алчности на бледноте лица.

В глазах дрожит невысказанность муки

Под маскою застывшего свинца.

Не знаю, плакать, что ли, мне сейчас

Иль жечь коленым словом этот класс.

«Если б слышал я смех, что кинжала острей…»

Если б слышал я смех, что кинжала острей,

Что сердца режет холодом стали —

Я смеялся бы так, как сто тысяч чертей,

Чтобы вы о покое не знали.

А потом я скрутил бы увесистый кнут

И, чтоб кровью вы враз прослезились,

Отстегал бы вас всех, отстегал бы вас тут,

Чтобы вы и любви научились.

Если б видел я плач, что сердца леденит.

Как аккорды могучей сонаты,

Я ревел бы, как море, что скалы дробит.

Безутешней, чем малый дитяти.

И всю грусть, что за жизнь накопилась во мне,

Я собрал бы, как строчки канцоны,

И орал бы пророком, чтоб вас и во сне

Била дрожь надмогильного звона.

Если б знал я лицо, что поможет забыть

Все душевные боли и муки,

Поспешил бы я крест забытья положить,

Протянуть для согласия руки.

И простил бы вас всех, безрассудных слепцов,

Кто о голоде в церкви лишь судит;

И в бездонность души гнев запрятать готов

Со словами: «Опомнитесь, люди!»

К РАЗГРОМУ ПОЛЬСКОГО ИМПЕРИАЛИЗМА (Июль, 1920 г.)

Свиреп могучего Аттилы гнев.

Но рядом смерть — с лицом его раба.

Он понял это и окаменел:

Вот и его предрешена судьба.

Затих… В глазах — земля горит огнем;