Овсянка - [9]

Он понимал, что они вернутся. И понимал, что даже если на этот раз его не поймают, еще раз выстрелить не сможет. Антон поднес пистолет к виску и тут же отдернул, сообразив: не поможет. Наоборот… Он вдруг почувствовал острую благодарность Конану: если б тот не явился на кухню поговорить с Дашкой, Антон бы уже вышиб себе мозги – и оказался полностью в ее власти.

За окном взвыла сирена. Антон аккуратно положил «ТТ» на стол и попытался представить себе тюремную камеру. В голову лезло что-то в духе графа Монте-Кристо: темнота, грубый камень, крошечное окошко под самым потолком… не остров, конечно, но двор, обнесенный высоченной стеной. Огромные, крепкие ворота, за которые никого просто так не пускают. У которых дежурят вооруженные люди, которые ни за что не пропустят сомнительных девиц верхом на дряхлых лошадях. Осененный, Антон вскочил и бросился к телефону.

– Я человека убил, – сказал он в трубку. – Или ранил. Но скорее всего убил.

Он продиктовал адрес, присел на краешек кровати и стал ждать.

У дознавателя были толстые седые усы и постоянно суженные, будто от яркого света, зрачки, окруженные почти бесцветной радужкой. Но сейчас его глаза потемнели, а усы обвисли, будто мокрые. Антон все глубже втягивал голову в плечи, уже предчувствуя новый, непредсказуемый кошмар. Дознаватель нависал над ним, как бетонная плита, и рассматривал с брезгливым любопытством.

– Куда твои дружки дели тело? – проговорил наконец он.

– Ка… какие дружки? – шепотом переспросил Антон.

– Это вам лучше знать, что у вас за дружки-извращенцы.

– Нет у меня никаких извращенцев… Какое тело? Что вы несете? – закричал Антон, сообразив наконец, о чем его спрашивают. – Хватит с меня Дашкиного тела! – взвизгнул он.

– Что ж она, по-твоему, сама из морга ушла? – прошипел дознаватель. Рот Антона наполнился медной слюной.

– Из морга? Ушла?! – взвизгнул он и тут же понял, что не чувствует ни капли удивления. – Сама… Она-то? Конечно, сама, – хихикнул он.

– Урод… – просипел дознаватель и влепил ему пощечину. Антон свалился со стула, все еще хихикая, чувствуя, как шевелятся на голове волосы. Ощущение было совершенно новое. Оно показалось Антону таким забавным, что он зашелся от смеха и тут же осекся от страшной боли в груди.

– Не сметь… – прошептал дознаватель и заорал куда-то в коридор: – Врача сюда, живо!

– Я хочу домой, – сказал Антон и свернулся в клубок.

Где-то далеко выла сирена скорой; но звук уже затихал и вскоре совсем исчез, проглоченный плотным серым туманом. Человек, правивший телегой, был загорелым и обветренным – обычный дядька, который много времени проводит на улице, – но Антон сразу узнал его.

– Что ж ты так неосторожно? – укоризненно спросил Человек с черным лицом через плечо. Антон с виноватой улыбкой развел руками. На дне телеги валялись мешки, набитые чем-то мягким; от них пахло соломой и землей, и открытыми по весне силосными ямами, и лежать на них было удивительно удобно. Старая лошадь, прихрамывая, тащила телегу сквозь мглу.

Послышался скрип, и из-за серой пелены проступил конский силуэт. Антон напрягся было, но верхом на лошади никто не сидел. Она постепенно выдвигалась из-за тумана, и вскоре уже видна была телега, неторопливо двигавшаяся наперерез. Возница Антона натянул вожжи, пропуская ее. Телега прошла совсем близко. Ею правил высокий, чуть полный человек в очках, с темно-серым, как мокрый асфальт, неподвижным лицом. Он глядел прямо перед собой и, казалось, не замечал их. Антон сглотнул и открыл рот, собираясь окликнуть его.

– Не надо, – тихо сказал возница.

– Куда он? – шепотом спросил Антон.

– В Белохолмск, куда же еще. В настоящий, – с нажимом добавил тот, и Антон, недоумевая, пожал плечами.

– Помогите лошадкам на корм!

Прохожий сунул сотенную бумажку, но девочка обиженно покачала головой.

– Не, я не могу просто так деньги взять, так нечестно.

Глаза у девочки были большие и яркие, как у куклы. Она поправила челку, и прохожий заметил на ее гладком лбу круглый шрам, похожий на сигаретный ожог.

– Кто ж это тебя так приложил? – сочувственно спросил он.

– Да был один козел… – помрачнела девочка. – Вы посидите на лошадке хотя бы, а? У вас фотик в телефоне есть? Мы вас сфотографируем!

Прохожий улыбнулся и, крякнув, полез в седло.

Глядя вслед Конану, Антон думал, что, конечно, совершенно невозможно жить без добрых воспоминаний – как не может жить разрезанный пополам человек; и что вечное веселье Конана все-таки было маской, раз уж бедняга не нажил в Москве ничего, что помогло бы ему держаться. И о Дашке он думал. О том, как в нее влюблялись или просто стремились будто к желанному трофею, и она раз за разом капризничала, изводила, но в конце концов впускала этих людей в себя, – а они оставались ей чужими. Как ревность и обида разъедали Дашкину душу, пока такой же обиженный город не поглотил ее, не сделал своим орудием. И о себе думал, о том, что был таким же черствым чужаком, и о том, что все-таки спасся, сбежал, хоть и высокой ценой, но остался собой, целым, а не обглоданным…

Конана скрыла мгла. Лежа на мешках, Антон задремал, а потом проснулся и стал смотреть вперед, туда, где мелькали уже какие-то цветные отблески. Впереди горбился возница, загораживая обзор, и Антон, взволнованный приятным предчувствием, привстал, чтобы лучше видеть.