Баба Шура была недовольна. В углу валялся выпотрошенный рюкзак, на спинке стула висел бинокль, а за столом сидела долгожданная, сто лет не приезжавшая двоюродная внучка – и требовала, чтоб ее срочно, вот прямо сейчас познакомили с каким-нибудь охотником. Или лесником. Ну или не важно с кем – лишь бы знал тайгу и согласен был сводить. Внучка размахивала руками и несла, на взгляд бабы Шуры, сущую чепуху.
– Тебе все бы по кустам портки рвать, – говорила баба Шура.
– Ба, ну я же не просто так, мне для диплома нужно, – в который раз повторяла Нина, прихлебывая молоко, и снова начинала: про мышей, про филинов, которые подолгу живут на одном месте и поэтому полезны для изучения мышей, и про какие-то пищевые привычки – то ли мышей, то ли филинов. И сама она была похожа на встрепанную мышь. Баба Шура сидела напротив, подперев щеку, и, хмурясь, перебирала знакомцев, которым можно было бы доверить внучку.
Со двора донесся звонкий лай, и баба Шура, глянув в окно, сказала:
– Вот разве что Санька-сосед…
«Ну, Муха, Муха, своих не узнаешь?» – проворчали за дверью, и на пороге появился крепкий низкорослый Саня. Маленькие бледные глазки вцепились в Нину.
– День добрый… Нинка, что ли? Выросла-то как! Чем занимаешься?
– Зоолог она… Мышам хвосты крутит, – вмешалась баба Шура.
– Вона как… – ухмыльнулся сосед. – Так заходи в гости, у меня мышей полный сарай, поизучаешь.
Нина терпеливо вздохнула.
– А вы охотник, да?
– А чего? – мохнатые брови Сани тревожно задвигались.
– Вы знаете, где здесь филины живут?
– Зачем тебе филины, если ты по мышам?
– Долго объяснять, я вам потом расскажу. Так что?
Саня поскреб под распахнутым воротом, пожевал губами.
– А что же, видел пару. Чертовы Пальцы на старом горельнике, знаешь?
– Горельнике?
– Пожар был, давно. Лет пятьдесят, может, больше. Дед пацаном был. Там еще Чертовы Пальцы. На скалах и угнездились. Какое место, такие и птицы… – Саня сплюнул.
Нина задумчиво отломила хлебную корочку. С одной стороны – гнездо может оказаться совсем молодым; с другой – если эти филины пережили пожар… Да. Может оказаться очень интересно…
– Далеко?
– Часов пять ходу, и все в горку, – насмешливо прищурился Саня. – Мне завтра мимо идти – глухаря пострелять собираюсь. Ныть не будешь – отведу.
***
Бьется огонь в очаге, сытый, добрый. Терпкие запахи ткутся в травяные пучки под потолком, сажа от печеных корней пачкает пальцы. Время шуршит в ладонях старой Са, тонкими струйками течет в уши Нани, плетется сухими бесцветными линиями.
– Зовется он Желтоглаз. Найдешь его в мертвом лесу, там, где скалы порвали небо, и из дыры сочится тоска. Днем эти скалы на земле стоят, ночью в небо поднимаются, чтоб никто не залез. У Желтоглаза тело птичье, а голова звериная, ни спины, ни живота нет, лицо в любую сторону смотрит. На крыльях носит тишину, кричит так, что душа съеживается и плачет. Ночью кормится, днем сторожит, телом ход загораживает. По правое крыло у него наше, по левое – чужое. Кости от съеденного складывает в судьбы – наши направо, чужие налево. Иногда путает, чужие кости на нашу сторону бросает – тогда появляется жизнь, в которой есть странное.
Пойди и узнай, Нани, пойди и узнай, набери красок. Принесешь в руках прошлое, разноцветное, зримое, отдашь старой Са – она тебе из него время сошьет, будешь в своем времени ходить, станешь взрослой. Огонь слушаться станет, мужчины в глаза начнут смотреть, еду из своих рук сможешь давать. Всего лишь – пойди да узнай, каким был мертвый лес до того, как умер. Только помни про Подглядевшего, помни, отчего погиб лес.
Шепчет старая Са, тянет нити…
***
– Так значит, в объедках птичьих ковыряться собралась?
– Ну да, – улыбнулась Нина, стряхивая хвоинки с куска сала. Болтал мелкий ручей, прозрачная вода цвета чая звенела об гальку. И пахло чаем, брусникой, теплым медовым ветром с полян. Хотелось лечь, подставить нос солнечным лучам и слушать, как шуршит в корнях мышь – или бурундук? Просто слушать, не думая об изменениях популяции, зависимости этих изменений от среды, определении вида мыши по тонким, обглоданным птицами и временем косточкам и прочих дипломных вещах. Ковыряться в птичьих объедках. Нина дожевала последний сочный, пропитанный чесноком кусочек и растянулась на теплой сухой хвое. Саня с довольным вздохом потянул из пачки «беломорину».
– Вот ты зоолог, да? В зверье разбираешься? А знаешь, почему филин в темноте видит?
– Почему? – улыбнулась Нина.
– А у него глаза огненные, он себе глазами дорогу освещает, а ежели что, так и поджечь может… – Нина прикусила губу, чтобы не рассмеяться, Саня заметил и буркнул: – Думаешь, вру… Деда моего двоюродного видала?
