Отторжение - [39]
— Я заслужил, — отрезает он.
— Офигенный ответ! А я не заслужила! Так что не надо мне говорить, на что обращать внимание!
Шон
Врач разматывает бинт. Белая лента становится все длиннее. Вьется змейкой, которую умело подхватывает медсестра. Держу Питера за руку. Знаю, он не очень-то верит в то, что все будет хорошо. Но он заслужил, чтобы все было не просто хорошо, а великолепно. Как никто заслужил вернуть себе прежнее лицо и жизнь. У Питера немного поднялась температура, но доктор говорит, такое бывает, волноваться не о чем. Еще один оборот. Бинтов становится все меньше. Еще немного и через них начнет просвечивать кожа. «Все будет хорошо, Питер», — повторяю про себя. Еще один оборот. И еще. Питер зажмуривается на секунду. Врач легонько тянет за бинт, чтобы тот поддался, и… О черт! Питер вскрикивает. Медсестра дергается за инструментами. Вместе с бинтом от лица у Питера отслаивается целый шматок кожи. Кожи, которая должна была прижиться и прирасти. Твою мать, это как будто просто кусок мяса отрезали от человека! Машинально закрываю глаза, опускаю голову, сжимаю зубы. Но понимаю, что мне надо очень быстро посмотреть на Питера. Если не смогу этого сделать, будет катастрофа. На него и так мало кто смотрит… но этот шматок, прилипший к бинту… Слава богу, доктор быстро возвращает его обратно и придерживает, пока медсестра передает какие-то металлические штуки, которые выглядят точь-в-точь как орудия средневековых пыток, только все начищенные, хромированные. Собираю волю и поднимаю глаза на Питера — он плачет и дергается, пытаясь вырваться.
— Я говорил, что ничего не выйдет! — Выпаливает он. — Не надо было даже пытаться!
— Спокойно! — удерживает его доктор. — Сядь! Не делай резких движений! Теперь нужно все аккуратно убрать, чтобы понять, что не так…
— Все не так! — Рычит Питер.
Доктор обращается ко мне и просит выйти. Киваю. Потом, уже почти у двери (мне кажется, прошло часа два) окликает и говорит, чтобы помалкивал пока и ничего не рассказывал семье Питера. Говорит, сам обо всем сообщит.
Меня выталкивает из палаты сильным потоком воздуха, выбрасывает как космический мусор с орбитальной станции, и сразу приклеивает к стене. Поверить не могу, что так все вышло. Родители Питера и Рита смотрят на меня испуганно, спрашивают что-то, но мне слышен только гул и видны, их медленно двигающиеся рты. Меня начинает тошнить. Когда Рита подходит и заглядывает мне в глаза, срываюсь и несусь в туалет, где меня рвет.
Следующее, что помню — сижу на кровати в своей комнате, даже не переодетый — как был, в джинсах, кроссовках и толстовке. Моргаю и снова как будто выпадаю из реальности. Потом стою в ванной, в одной футболке, в руке у меня канцелярский нож. Так глупо. Это не поможет Питеру. Это не поможет даже мне самому. Никогда не помогало. Опять слабость. Ненавижу себя за это. Вдруг дверь открывается резким рывком — почти слетает с петель. Разве не закрыл ее? Вздрагиваю, даже подпрыгиваю от испуга и роняю резак. В ванной появляется отец. Сказать, что он разочарован — не сказать вообще ничего. Он раздавлен. У него такой вид, что он никогда, никогда больше не скажет мне ни слова. Он только качает головой, потом выдыхает.
— Ты опять, Шон? — говорит он, как будто пережевывает горькую смолу.
— Нет, пап, — возражаю почти беззвучно и совершенно беспомощно.
Это выглядит жалко, учитывая валяющийся на полу нож и свежий порез на внутренней стороне предплечья, такой тонкий, маленький.
— Господи-боже, Шон! Ты снова за свое… Ты снова пропустил два сеанса у доктора Перкинс. Так нельзя больше, сын…
— Пап, это же несерьезно все… — пытаюсь оправдываться. — Это же просто…
— Ты видел свои руки? — Он начинает заводиться.
Автоматически прячу шрамы. Но бесполезно же говорить, что не хотел ничего плохого, потому что ничего хорошего ведь тоже не хотел. Он говорит, что теперь будет сам возить меня в школу и забирать оттуда, потом везти меня на встречи с доктором и обратно домой.
— Только такой маршрут! — Отрезает папа, как гвоздь в гроб вколачивает.
— Но Питер! У него была неудачная операция. Ему нужна поддержка, я не могу его бросить сейчас, в такой…
— Мне наплевать на Питера! — Перебивает отец. — Ты мой сын, и меня волнует, чтобы…
— А мне не наплевать! — Пытаюсь повысить голос, но выходит какой-то хрип. — Питер мой друг…
— Я все сказал!
Разношу свои макеты. Бумага ломается, гнется. Белые подоконники, карнизы и двери разлетаются по комнате. Построенный мною город лежит в руинах.
Питер
Если бы можно было отмотать жизнь назад, на каком месте я бы остановился? Если бы можно было смотать ее, как медицинский бинт. Я не уехал бы из Бостона? Не согласился бы на операцию? На какую? Вторую? Первую? Никогда не открыл бы дверь Шону? Не позволил бы надежде поселиться в моей голове? Но жизнь, она как этот использованный медицинский бинт — только разматывается и разматывается. Господи, я как будто забываю напрочь, откуда все это вообще началось. Откуда начался этот кошмар. Или моя прежняя жизнь была сном? Я как будто забываю, что вначале был несчастный случай. Отматывать надо туда. Но никак не получается. Бинт — как старая магнитофонная лента — раскручивается только в одном направлении. По часовой стрелке. Ничего не вернуть. Время развивается по спирали. Наша жизнь, вся вселенная, развивается по спирали. Еще один виток. Еще один виток приближает меня к неизбежному исходу. Единственному, к которому я готовился. История циклична. Все повторяется. По тому, как Шон сжимает мою руку, я понимаю — он ничего не знает о цикличности. Еще один виток марлевой ленты обнажает всё. Ай! Больно! Вместе с лентой отходит кусок кожи. Я говорил! Я же знал, что ничего не получится. Ничего не выйдет из этой глупой затеи снова сделать меня человеком! Даже Шон не может теперь смотреть на меня. В больнице небезопасно. Палата больше не мое убежище. Она моя камера пыток. Спираль времени проходит сквозь меня и разрезает внутренности.
Юре было двенадцать, когда после смерти мамы неожиданно объявился его отец и забрал мальчика к себе. С первого дня знакомства Андрей изо всех сил старается быть хорошим родителем, и у него неплохо получается, но открытым остается вопрос: где он пропадал все это время и почему Юра с мамой не видели от него никакой помощи. Не все ответы однозначны и просты, но для всех рано или поздно приходит время. Есть что-то, что отец должен будет постараться объяснить, а сын — понять.
История подростка Ромы, который ходит в обычную школу, живет, кажется, обычной жизнью: прогуливает уроки, забирает младшую сестренку из детского сада, влюбляется в новенькую одноклассницу… Однако у Ромы есть свои большие секреты, о которых никто не должен знать.
В России быть геем — уже само по себе приговор. Быть подростком-геем — значит стать объектом жесткой травли и, возможно, даже подвергнуть себя реальной опасности. А потому ты вынужден жить в постоянном страхе, прекрасно осознавая, что тебя ждет в случае разоблачения. Однако для каждого такого подростка рано или поздно наступает время, когда ему приходится быть смелым, чтобы отстоять свое право на существование…
Эрик Стоун в 14 лет хладнокровно застрелил собственного отца. Но не стоит поспешно нарекать его монстром и психопатом, потому что у детей всегда есть причины для жестокости, даже если взрослые их не видят или не хотят видеть. У Эрика такая причина тоже была. Это история о «невидимых» детях — жертвах домашнего насилия. О детях, которые чаще всего молчат, потому что большинство из нас не желает слышать. Это история о разбитом детстве, осколки которого невозможно собрать, даже спустя много лет…
Дамы и господа, добро пожаловать на наше шоу! Для вас выступает лучший танцевально-акробатический коллектив Нью-Йорка! Сегодня в программе вечера вы увидите… Будни современных цирковых артистов. Непростой поиск собственного жизненного пути вопреки семейным традициям. Настоящего ангела, парящего под куполом без страховки. И пронзительную историю любви на парапетах нью-йоркских крыш.
Жизнь Гофмана похожа на сказки, которые он писал. В ней также переплетаются реальность и вымысел, земное и небесное… Художник неотделим от творчества, а творчество вторгается в жизнь художника.
Перед вами грустная, а порой, даже ужасающая история воспоминаний автора о реалиях белоруской армии, в которой ему «посчастливилось» побывать. Сюжет представлен в виде коротких, отрывистых заметок, охватывающих год службы в рядах вооружённых сил Республики Беларусь. Драма о переживаниях, раздумьях и злоключениях человека, оказавшегося в агрессивно-экстремальной среде.
История превращения человека в Бога с одновременным разоблачением бессмысленности данного процесса, демонстрирующая монструозность любой попытки преодолеть свою природу. Одновременно рассматриваются различные аспекты существования миров разных возможностей: миры без любви и без свободы, миры боли и миры чувственных удовольствий, миры абсолютной свободы от всего, миры богов и черт знает чего, – и в каждом из них главное – это оставаться тем, кто ты есть, не изменять самому себе.
Жизнь подростка полна сюрпризов и неожиданностей: направо свернешь — друзей найдешь, налево пойдешь — в беду попадешь. А выбор, ох, как непрост, это одновременно выбор между добром и злом, между рабством и свободой, между дружбой и одиночеством. Как не сдаться на милость противника? Как устоять в борьбе? Травля обостряет чувство справедливости, и вот уже хочется бороться со всем злом на свете…
«Однажды протерев зеркало, возможно, Вы там никого и не увидите!» В сборнике изложены мысли, песни, стихи в том мировоззрении людей, каким они видят его в реалиях, быте, и на их языке.
Всю свою жизнь он хотел чего-то достичь, пытался реализовать себя в творчестве, прославиться. А вместо этого совершил немало ошибок и разрушил не одну судьбу. Ради чего? Казалось бы, он получил все, о чем мечтал — свободу, возможность творить, не думая о деньгах… Но вкус к жизни утерян. Все, что он любил раньше, перестало его интересовать. И даже работа над книгами больше не приносит удовольствия. Похоже, пришло время подвести итоги и исправить совершенные ошибки.