Отторжение - [36]
Миссис Фитцджеральд прямо чуть не расплакалась, а когда уходила, пожелала, чтобы операция у Питера прошла успешно. Теперь, видимо, Фитцджеральд будет тусоваться у нас вечно, совершенно легально и с благословения своих родителей. Да еще в школе нет-нет, да и скажет мне что-нибудь. Вроде, «красивое у тебя платье, Рита» или «как там Питер?» или «не обращай внимания на этих уродов». Еще не хватало, чтобы его репутация ко мне прицепилась — и без того хватает.
И вот, он остается у нас на ночь. Ужинает с нами, а потом они с Питером сидят в комнате брата. Убить готова этого Фитцджеральда! Честное слово, потому что я и сама хотела бы побыть с братом. Завтра в школу. Мне нельзя пропускать контрольную. Шон забил на все — уверена, он и не появится на уроках, а я не могу. Уже ночью заглядываю осторожно к Питеру, приоткрываю дверь — он спит на своей кровати, а Фитцджеральд сидит на полу и смотрит на него. Меня аж озноб пробивает. Питер спит же всегда на здоровой стороне лица, и значит, в свете луны Шону виден только ожог. Я ничего не говорю, но после того, как Фитцджеральд ловит мой взгляд, больше не смотрит, ни на меня, ни на Питера.
В школе все откуда-то знают, что моему брату предстоит операция, и это тоже становится объектом насмешек. Я сначала думаю, что это же сволочь Фитцджеральд наверняка всем растрепал, и мне хочется сейчас же распустить слух о том, что он педик, хотя, может, его поэтому и игнорят. С другой стороны, Шона бы и слушать никто не стал. И это меня просто убивает. Потому что, кроме нас с Фитцджеральдом, в школе еще только один человек знал об операции.
— Зачем ты так? — едва сдерживая слезы, говорю Памеле. — Как ты могла?
— Да я только Кайлу по секрету, — оправдывается она.
— Кайл трепло! Ты же знаешь!
— Кайл мой друг! Да забей ты на них.
Ей все равно. Хоть она моя подруга, ей не понять, что это такое на самом деле. Она злобно фыркает и рычит на всех, кто что-то произносит про Питера. «Это не ваше дело», — ругается. Но ей легко, она наблюдает со стороны. А когда ты в стороне, то можешь говорить все, что угодно, можешь быть резкой и смелой, можешь отстаивать чью-то боль или правоту, можешь даже круто поругаться с кем-нибудь, — все равно тебя не заденет. Шаг вправо или влево, и все пролетит мимо, потому что ты не внутри. Но никто не поймет, глядя снаружи. Они могут только рассматривать тебя, как жука в стеклянной банке, как бабочку — кто-то с интересом, кто-то с жалостью, кто-то с презрением. А ты бьешься о стекло в какой-то агонии, ослепленная надеждой на то, что никакого стекла нет. На самом деле, глупо было убеждать себя, что я смогу влиться в нормальный коллектив. Мой мир обнесен стеклом травмы брата, и с этим ничего не поделаешь. Но самое противное в этой ситуации, что я даже обидеться на Памелу не могу. Потому что она моя единственная подруга, единственная, кто хоть как-то останавливает этот поток мерзких шуток. У Памелы есть статус, есть влияние, и если бы не она, кто знает, может, меня бы уже с головой зарыли.
Контрольную я, конечно, заваливаю. Придется пересдавать. Теперь уже все равно, поэтому вместо последних двух уроков я еду в больницу — Питер должен быть уже там.
Фитцджеральд сидит напротив палаты. Шон здесь с самого утра, и именно от него я узнаю о том, как чувствует себя брат, где родители разговаривают с докторами, и когда начнется операция. Он не похож на того парня с победной фотографии в школьном холле славы. Сейчас он выглядит уставшим, измотанным, затравленным, как будто напуганным. И он почти всегда так выглядит. Его ногти обкусаны под корень.
— Не переживай из-за этих идиотов, — вдруг обращается он ко мне.
Поворачивается, и в его зеленых глазах яркими бликами отражаются больничные лампы. На лицо с веснушками падает полоса света — Шон щурится, и от этого появляется подобие улыбки.
— Я и не переживаю, — отвечаю.
— Да ладно, не заливай! — Хмыкает он, — Любой бы переживал. Им только этого и надо. Они мудаки. Ума не хватает даже погуглить. Была бы хоть одна извилина в голове…
Он отворачивается и начинает кусать ноготь большого пальца. А я вдруг понимаю, что Фитцджеральд знает про брата куда больше, чем я думала, знает про тот несчастный случай и еще много чего.
— Питер тебе рассказал? — спрашиваю.
— Питер об этом не будет говорить, ты же знаешь.
На следующий день Фитцджеральда в школу привозит отец. Судя по всему, родители все же взялись за него. Сегодня контрольная по истории. На истории Фитцджеральд не появлялся уже очень давно, но я привыкла, что даже учителя стараются не обращать на него внимания, как бы играя по общим правилам, как бы обходя стороной какой-то деликатный и очень тонкий для школы вопрос. Я пытаюсь снова разузнать у Памелы, но при одном упоминании имени Шона она морщится так, будто он творит периодически какие-то совершенно непотребные вещи.
Мистер Вудроу, наш историк, перед контрольной пребывает в прекрасном расположении духа и не может упустить шанс высказаться.
— Ну что за радость снизошла на нас сегодня, — нарочито поэтично тянет он, — Фитцджеральд! — Он разводит руками. — Какими судьбами тебя занесло в наш класс? Неужели ты, в самом деле, решил, что написание одной контрольной решит вопрос с твоими патологическими прогулами?
Юре было двенадцать, когда после смерти мамы неожиданно объявился его отец и забрал мальчика к себе. С первого дня знакомства Андрей изо всех сил старается быть хорошим родителем, и у него неплохо получается, но открытым остается вопрос: где он пропадал все это время и почему Юра с мамой не видели от него никакой помощи. Не все ответы однозначны и просты, но для всех рано или поздно приходит время. Есть что-то, что отец должен будет постараться объяснить, а сын — понять.
История подростка Ромы, который ходит в обычную школу, живет, кажется, обычной жизнью: прогуливает уроки, забирает младшую сестренку из детского сада, влюбляется в новенькую одноклассницу… Однако у Ромы есть свои большие секреты, о которых никто не должен знать.
В России быть геем — уже само по себе приговор. Быть подростком-геем — значит стать объектом жесткой травли и, возможно, даже подвергнуть себя реальной опасности. А потому ты вынужден жить в постоянном страхе, прекрасно осознавая, что тебя ждет в случае разоблачения. Однако для каждого такого подростка рано или поздно наступает время, когда ему приходится быть смелым, чтобы отстоять свое право на существование…
Эрик Стоун в 14 лет хладнокровно застрелил собственного отца. Но не стоит поспешно нарекать его монстром и психопатом, потому что у детей всегда есть причины для жестокости, даже если взрослые их не видят или не хотят видеть. У Эрика такая причина тоже была. Это история о «невидимых» детях — жертвах домашнего насилия. О детях, которые чаще всего молчат, потому что большинство из нас не желает слышать. Это история о разбитом детстве, осколки которого невозможно собрать, даже спустя много лет…
Дамы и господа, добро пожаловать на наше шоу! Для вас выступает лучший танцевально-акробатический коллектив Нью-Йорка! Сегодня в программе вечера вы увидите… Будни современных цирковых артистов. Непростой поиск собственного жизненного пути вопреки семейным традициям. Настоящего ангела, парящего под куполом без страховки. И пронзительную историю любви на парапетах нью-йоркских крыш.
Перед вами грустная, а порой, даже ужасающая история воспоминаний автора о реалиях белоруской армии, в которой ему «посчастливилось» побывать. Сюжет представлен в виде коротких, отрывистых заметок, охватывающих год службы в рядах вооружённых сил Республики Беларусь. Драма о переживаниях, раздумьях и злоключениях человека, оказавшегося в агрессивно-экстремальной среде.
История превращения человека в Бога с одновременным разоблачением бессмысленности данного процесса, демонстрирующая монструозность любой попытки преодолеть свою природу. Одновременно рассматриваются различные аспекты существования миров разных возможностей: миры без любви и без свободы, миры боли и миры чувственных удовольствий, миры абсолютной свободы от всего, миры богов и черт знает чего, – и в каждом из них главное – это оставаться тем, кто ты есть, не изменять самому себе.
Жизнь подростка полна сюрпризов и неожиданностей: направо свернешь — друзей найдешь, налево пойдешь — в беду попадешь. А выбор, ох, как непрост, это одновременно выбор между добром и злом, между рабством и свободой, между дружбой и одиночеством. Как не сдаться на милость противника? Как устоять в борьбе? Травля обостряет чувство справедливости, и вот уже хочется бороться со всем злом на свете…
«Однажды протерев зеркало, возможно, Вы там никого и не увидите!» В сборнике изложены мысли, песни, стихи в том мировоззрении людей, каким они видят его в реалиях, быте, и на их языке.
Всю свою жизнь он хотел чего-то достичь, пытался реализовать себя в творчестве, прославиться. А вместо этого совершил немало ошибок и разрушил не одну судьбу. Ради чего? Казалось бы, он получил все, о чем мечтал — свободу, возможность творить, не думая о деньгах… Но вкус к жизни утерян. Все, что он любил раньше, перестало его интересовать. И даже работа над книгами больше не приносит удовольствия. Похоже, пришло время подвести итоги и исправить совершенные ошибки.
Выпускник театрального института приезжает в свой первый театр. Мучительный вопрос: где граница между принципиальностью и компромиссом, жизнью и творчеством встает перед ним. Он заморочен женщинами. Друг попадает в психушку, любимая уходит, он близок к преступлению. Быть свободным — привилегия артиста. Живи моментом, упадет занавес, всё кончится, а сцена, глумясь, подмигивает желтым софитом, вдруг вспыхнув в его сознании, объятая пламенем, доставляя немыслимое наслаждение полыхающими кулисами.