Отторжение - [52]
– Мы подобными вещами не занимаемся. – Архивная дама ответила довольно резко, но тут же то ли устыдилась, то ли взяла себя в руки, написала что-то на стикере и протянула Катрин: – Вот вам телефон. Позвоните. Этот человек знает.
– Спасибо… А что именно он знает?
– Он, возможно, ответит на ваш вопрос насчет этих… плит. Мне кажется, он говорит по-английски. Если не трудно, оставьте, пожалуйста, запись в книге посещений.
Катрин сформулировала несколько лестных предложений – доброжелательность, готовность помочь и так далее. Кто знает, может, придется сюда вернуться. Прошла по коридору, не без труда открыла тяжелую стальную дверь и поднялась по лестнице, бросив прощальный взгляд на чугунную решетку. Ее встретили жара, стада машин, граффити на стенах. Ощущение раздвоения личности прошло, на его место, как сквозь пробоину в корабле, устремилось нарастающее разочарование.
И за этим она ехала в Фессалоники?
С другой стороны – телефонный номер. Чепуха, конечно, но лучше, чем ничего. Иногда мелочь оказывается важнее, чем куда более значительные и многообещающие на первый взгляд находки.
Двадцать девятое апреля. День рождения Катрин. И к тому же второй день Пасхи по греческому православному календарю. Днем город замер, только старые фессалонийские собаки дремлют в тени. Время от времени обнаруживают себя на солнцепеке и неохотно бредут искать другую тень. Многочисленные церкви битком, оттуда несутся песнопения, их обрывки сплетаются в единый хор во славу Господа. А потом верующих ждут баранья похлебка и ярко-красные крутые яйца, символизирующие кровь Христа. Единственное общество Катрин – ее блокнот и шариковая ручка. Но это хороший способ уклониться от взглядов, а слова, написанные этой ручкой в этом блокноте, – долгая беседа с одиночеством.
Кое-какие рассказы о детстве своего деда она слышала, но понятия не имеет, откуда они взялись. Даже не может окончательно решить, правдивы эти рассказы или нет. Вот этот город, где он жил, тот самый город – и совершенно другой. Когда-то он был примером мирного сосуществования, хотя это выражение появилось намного позже. Иисус, Аллах и Тот-Чье-Имя-Нельзя-Произносить – все получали свою долю молитв. Синагога, мечеть, церковь, мечеть, церковь, синагога – все на расстоянии вытянутой руки. Но, даже несмотря на такую благостную картину, в языке ладино было выражение: он заблудился. Так говорили о тех, кто находится в опасном положении – допустим, близко к ипподрому, где селились христиане.
Судя по всему, евреи в день православной Пасхи предпочитали не выходить из дому. Никому не хотелось повстречаться с процессией, которая несла огромное чучело под названием еврей. Чучело было набито соломой и пиротехническими зарядами. Его приносили на площадь и вешали на специально сооруженной виселице – символическое возмездие Иуде за смерть Христа. А на второй день Пасхи чучело с хохотом и аплодисментами поджигали и смотрели, как одна за другой взрываются шутихи и петарды.
Даже в семидесятые годы моя мать держала в паспорте приличную сумму денег. Всегда готовая к бегству.
Катрин вычитала, что весной тысяча восемьсот девяносто первого, когда Видалю был один год, на острове Корфу исчезла еврейская девочка. Родители забили тревогу. Полиция и добровольцы начали прочесывать остров. Отец и дядя девочки нашли ее тело – их арестовали и обвинили в убийстве. Может, так оно и было, но представленные аргументы показались суду неубедительными, и их отпустили. Тут же среди христианского населения поползли слухи: девочка вообще-то была христианкой, крещеной, родители ее – вовсе не родители. А похитили ее, дабы подмешать кровь к опреснокам; короче, ее убили евреи.
Родители убитой девочки предъявили документы: конечно, она их дочь, о чем вы, вот же свидетельство о рождении, – но слухи уже было не остановить. Дома и лавки евреев разгромили и ограбили. Обстановка настолько накалилась, что полицейские власти на Корфу приняли решение поселить евреев в гетто – “для их же собственной безопасности”. Событие взбудоражило и население другого острова, Закинф. Там жили всего триста евреев, и никогда никаких конфликтов с христианами не возникало. Мало того, Катрин вычитала в старой газете удивительную фразу: “Евреи Закинфа обладают мирным и доброжелательным нравом”. Там на всякий случай тоже устроили гетто, но кончилось плохо: в Страстную пятницу тысячи христиан окружили гетто и попытались прорвать военное оцепление. Положение стало критическим, и солдаты были вынуждены открыть огонь. Несколько человек убиты и ранены. А тем временем в перенаселенном гетто на Корфу люди умирали от голода и жары. Об этих событиях писали газеты во всех странах.
Всем было очевидно, что антисемитские пасхальные проповеди греческих православных священников провоцируют насилие. Даже патриарх это понял, и в 1891 году был издан циркуляр, запрещающий церемониал сожжения чучела Иуды по всей стране.
Катрин присела за столик в полупустом уличном кафе – выпить кофе, съесть апельсиновое пирожное в меду и посмотреть в телефоне новостную ленту. Сейчас другое время, другое столетие, сегодня ее день рождения, а город вымер: Пасха. Новостное бюро
«Время идет не совсем так, как думаешь» — так начинается повествование шведской писательницы и журналистки, лауреата Августовской премии за лучший нон-фикшн (2011) и премии им. Рышарда Капущинского за лучший литературный репортаж (2013) Элисабет Осбринк. В своей биографии 1947 года, — года, в который началось восстановление послевоенной Европы, колонии получили независимость, а женщины эмансипировались, были также заложены основы холодной войны и взведены мины медленного действия на Ближнем востоке, — Осбринк перемежает цитаты из прессы и опубликованных источников, устные воспоминания и интервью с мастерски выстроенной лирической речью рассказчика, то беспристрастного наблюдателя, то участливого собеседника.
Что делать, если ты застала любимого мужчину в бане с проститутками? Пригласить в тот же номер мальчика по вызову. И посмотреть, как изменятся ваши отношения… Недавняя выпускница журфака Лиза Чайкина попала именно в такую ситуацию. Но не успела она вернуть свою первую школьную любовь, как в ее жизнь ворвался главный редактор популярной газеты. Стать очередной игрушкой опытного ловеласа или воспользоваться им? Соблазн велик, риск — тоже. И если любовь — игра, то все ли способы хороши, чтобы победить?
Сборник миниатюр «Некто Лукас» («Un tal Lucas») первым изданием вышел в Мадриде в 1979 году. Книга «Некто Лукас» является своеобразным продолжением «Историй хронопов и фамов», появившихся на свет в 1962 году. Ироничность, смеховая стихия, наивно-детский взгляд на мир, игра словами и ситуациями, краткость изложения, притчевая структура — характерные приметы обоих сборников. Как и в «Историях...», в этой книге — обилие кортасаровских неологизмов. В испаноязычных странах Лукас — фамилия самая обычная, «рядовая» (нечто вроде нашего: «Иванов, Петров, Сидоров»); кроме того — это испанская форма имени «Лука» (несомненно, напоминание о евангелисте Луке). По кортасаровской классификации, Лукас, безусловно, — самый что ни на есть настоящий хроноп.
Многие думают, что загадки великого Леонардо разгаданы, шедевры найдены, шифры взломаны… Отнюдь! Через четыре с лишним столетия после смерти великого художника, музыканта, писателя, изобретателя… в замке, где гений провел последние годы, живет мальчик Артур. Спит в кровати, на которой умер его кумир. Слышит его голос… Становится участником таинственных, пугающих, будоражащих ум, холодящих кровь событий, каждое из которых, так или иначе, оказывается еще одной тайной да Винчи. Гонзаг Сен-Бри, французский журналист, историк и романист, автор более 30 книг: романов, эссе, биографий.
В книгу «Из глубин памяти» вошли литературные портреты, воспоминания, наброски. Автор пишет о выступлениях В. И. Ленина, А. В. Луначарского, А. М. Горького, которые ему довелось слышать. Он рассказывает о Н. Асееве, Э. Багрицком, И. Бабеле и многих других советских писателях, с которыми ему пришлось близко соприкасаться. Значительная часть книги посвящена воспоминаниям о комсомольской юности автора.
Автор, сам много лет прослуживший в пограничных войсках, пишет о своих друзьях — пограничниках и таможенниках, бдительно несущих нелегкую службу на рубежах нашей Родины. Среди героев очерков немало жителей пограничных селений, всегда готовых помочь защитникам границ в разгадывании хитроумных уловок нарушителей, в их обнаружении и задержании. Для массового читателя.
«Цукерман освобожденный» — вторая часть знаменитой трилогии Филипа Рота о писателе Натане Цукермане, альтер эго самого Рота. Здесь Цукерману уже за тридцать, он — автор нашумевшего бестселлера, который вскружил голову публике конца 1960-х и сделал Цукермана литературной «звездой». На улицах Манхэттена поклонники не только досаждают ему непрошеными советами и доморощенной критикой, но и донимают угрозами. Это пугает, особенно после недавних убийств Кеннеди и Мартина Лютера Кинга. Слава разрушает жизнь знаменитости.