Отторжение - [52]
– Мы подобными вещами не занимаемся. – Архивная дама ответила довольно резко, но тут же то ли устыдилась, то ли взяла себя в руки, написала что-то на стикере и протянула Катрин: – Вот вам телефон. Позвоните. Этот человек знает.
– Спасибо… А что именно он знает?
– Он, возможно, ответит на ваш вопрос насчет этих… плит. Мне кажется, он говорит по-английски. Если не трудно, оставьте, пожалуйста, запись в книге посещений.
Катрин сформулировала несколько лестных предложений – доброжелательность, готовность помочь и так далее. Кто знает, может, придется сюда вернуться. Прошла по коридору, не без труда открыла тяжелую стальную дверь и поднялась по лестнице, бросив прощальный взгляд на чугунную решетку. Ее встретили жара, стада машин, граффити на стенах. Ощущение раздвоения личности прошло, на его место, как сквозь пробоину в корабле, устремилось нарастающее разочарование.
И за этим она ехала в Фессалоники?
С другой стороны – телефонный номер. Чепуха, конечно, но лучше, чем ничего. Иногда мелочь оказывается важнее, чем куда более значительные и многообещающие на первый взгляд находки.
Двадцать девятое апреля. День рождения Катрин. И к тому же второй день Пасхи по греческому православному календарю. Днем город замер, только старые фессалонийские собаки дремлют в тени. Время от времени обнаруживают себя на солнцепеке и неохотно бредут искать другую тень. Многочисленные церкви битком, оттуда несутся песнопения, их обрывки сплетаются в единый хор во славу Господа. А потом верующих ждут баранья похлебка и ярко-красные крутые яйца, символизирующие кровь Христа. Единственное общество Катрин – ее блокнот и шариковая ручка. Но это хороший способ уклониться от взглядов, а слова, написанные этой ручкой в этом блокноте, – долгая беседа с одиночеством.
Кое-какие рассказы о детстве своего деда она слышала, но понятия не имеет, откуда они взялись. Даже не может окончательно решить, правдивы эти рассказы или нет. Вот этот город, где он жил, тот самый город – и совершенно другой. Когда-то он был примером мирного сосуществования, хотя это выражение появилось намного позже. Иисус, Аллах и Тот-Чье-Имя-Нельзя-Произносить – все получали свою долю молитв. Синагога, мечеть, церковь, мечеть, церковь, синагога – все на расстоянии вытянутой руки. Но, даже несмотря на такую благостную картину, в языке ладино было выражение: он заблудился. Так говорили о тех, кто находится в опасном положении – допустим, близко к ипподрому, где селились христиане.
Судя по всему, евреи в день православной Пасхи предпочитали не выходить из дому. Никому не хотелось повстречаться с процессией, которая несла огромное чучело под названием еврей. Чучело было набито соломой и пиротехническими зарядами. Его приносили на площадь и вешали на специально сооруженной виселице – символическое возмездие Иуде за смерть Христа. А на второй день Пасхи чучело с хохотом и аплодисментами поджигали и смотрели, как одна за другой взрываются шутихи и петарды.
Даже в семидесятые годы моя мать держала в паспорте приличную сумму денег. Всегда готовая к бегству.
Катрин вычитала, что весной тысяча восемьсот девяносто первого, когда Видалю был один год, на острове Корфу исчезла еврейская девочка. Родители забили тревогу. Полиция и добровольцы начали прочесывать остров. Отец и дядя девочки нашли ее тело – их арестовали и обвинили в убийстве. Может, так оно и было, но представленные аргументы показались суду неубедительными, и их отпустили. Тут же среди христианского населения поползли слухи: девочка вообще-то была христианкой, крещеной, родители ее – вовсе не родители. А похитили ее, дабы подмешать кровь к опреснокам; короче, ее убили евреи.
Родители убитой девочки предъявили документы: конечно, она их дочь, о чем вы, вот же свидетельство о рождении, – но слухи уже было не остановить. Дома и лавки евреев разгромили и ограбили. Обстановка настолько накалилась, что полицейские власти на Корфу приняли решение поселить евреев в гетто – “для их же собственной безопасности”. Событие взбудоражило и население другого острова, Закинф. Там жили всего триста евреев, и никогда никаких конфликтов с христианами не возникало. Мало того, Катрин вычитала в старой газете удивительную фразу: “Евреи Закинфа обладают мирным и доброжелательным нравом”. Там на всякий случай тоже устроили гетто, но кончилось плохо: в Страстную пятницу тысячи христиан окружили гетто и попытались прорвать военное оцепление. Положение стало критическим, и солдаты были вынуждены открыть огонь. Несколько человек убиты и ранены. А тем временем в перенаселенном гетто на Корфу люди умирали от голода и жары. Об этих событиях писали газеты во всех странах.
Всем было очевидно, что антисемитские пасхальные проповеди греческих православных священников провоцируют насилие. Даже патриарх это понял, и в 1891 году был издан циркуляр, запрещающий церемониал сожжения чучела Иуды по всей стране.
Катрин присела за столик в полупустом уличном кафе – выпить кофе, съесть апельсиновое пирожное в меду и посмотреть в телефоне новостную ленту. Сейчас другое время, другое столетие, сегодня ее день рождения, а город вымер: Пасха. Новостное бюро
«Время идет не совсем так, как думаешь» — так начинается повествование шведской писательницы и журналистки, лауреата Августовской премии за лучший нон-фикшн (2011) и премии им. Рышарда Капущинского за лучший литературный репортаж (2013) Элисабет Осбринк. В своей биографии 1947 года, — года, в который началось восстановление послевоенной Европы, колонии получили независимость, а женщины эмансипировались, были также заложены основы холодной войны и взведены мины медленного действия на Ближнем востоке, — Осбринк перемежает цитаты из прессы и опубликованных источников, устные воспоминания и интервью с мастерски выстроенной лирической речью рассказчика, то беспристрастного наблюдателя, то участливого собеседника.
Жил-был на свете обыкновенный мальчик по прозвищу Клепа. Больше всего на свете он любил сочинять и рассказывать невероятные истории. Но Клепа и представить себе не мог, в какую историю попадет он сам, променяв путевку в лагерь на поездку в Кудрино к тетушке Марго. Родители надеялись, что ребенок тихо-мирно отдохнет на свежем воздухе, загорит как следует. Но у Клепы и его таксы Зубастика другие планы на каникулы.
Без аннотации Мохан Ракеш — индийский писатель. Выступил в печати в 1945 г. В рассказах М. Ракеша, посвященных в основном жизни средних городских слоев, обличаются теневые стороны индийской действительности. В сборник вошли такие произведения как: Запретная черта, Хозяин пепелища, Жена художника, Лепешки для мужа и др.
Без аннотации Рассказы молодого индийского прозаика переносят нас в глухие индийские селения, в их глинобитные хижины, где под каждой соломенной кровлей — свои заботы, радости и печали. Красочно и правдиво изображает автор жизнь и труд, народную мудрость и старинные обычаи индийских крестьян. О печальной истории юной танцовщицы Чамелии, о верной любви Кумарии и Пьярии, о старом деревенском силаче — хозяине Гульяры, о горестной жизни нищего певца Баркаса и о многих других судьбах рассказывает эта книга.
Без аннотации Предлагаемая вниманию читателей книга «Это было в Южном Бантене» выпущена в свет индонезийским министерством общественных работ и трудовых резервов. Она предназначена в основном для сельского населения и в доходчивой форме разъясняет необходимость взаимопомощи и совместных усилий в борьбе против дарульисламовских банд и в строительстве мирной жизни. Действие книги происходит в одном из районов Западной Явы, где до сих пор бесчинствуют дарульисламовцы — совершают налеты на деревни, поджигают дома, грабят и убивают мирных жителей.
Повесть известного китайского писателя Чжан Сяньляна «Женщина — половинка мужчины» — не только откровенный разговор о самых интимных сторонах человеческой жизни, но и свидетельство человека, тонкой, поэтически одаренной личности, лучшие свои годы проведшего в лагерях.
Меня мачеха убила, Мой отец меня же съел. Моя милая сестричка Мои косточки собрала, Во платочек их связала И под деревцем сложила. Чивик, чивик! Что я за славная птичка! (Сказка о заколдованном дереве. Якоб и Вильгельм Гримм) Впервые в России: полное собрание сказок, собранных братьями Гримм в неадаптированном варианте для взрослых! Многие известные сказки в оригинале заканчиваются вовсе не счастливо. Дело в том, что в братья Гримм писали свои произведения для взрослых, поэтому сюжеты неадаптированных версий «Золушки», «Белоснежки» и многих других добрых детских сказок легко могли бы лечь в основу сценария современного фильма ужасов. Сестры Золушки обрезают себе часть ступни, чтобы влезть в хрустальную туфельку, принц из сказки про Рапунцель выкалывает себе ветками глаза, а «добрые» родители Гензеля и Гретель отрубают своим детям руки и ноги.