Отторжение - [23]

Через два года монополия на Мальте перешла к другому производителю трубок. Рита была уверена, что Морис никогда не простит ей, что именно она воспрепятствовала экспансии семейного бизнеса.

Прошло пятнадцать лет, но Рита все еще чувствует горечь от того разговора. Однако Видаль сумел заставить себя не оглядываться и не корить ее отказом. Как это звучит на его родном языке?

Quien quierre á la roza, non mire al espino.

Тот, кто любит розы, не замечает шипов.

Возможно, все могло бы измениться после смерти Флоры Коэнки. Мать Видаля до последнего дня правила семьей. Ей удалось выдать замуж дочь Ракель с довольно скромным приданым и найти невесту для младшего сына, тихого и послушного Альберта. Видаль и Морис подарили брату на свадьбу деньги – достаточно, чтобы открыть овощную лавку. Обсудили, не стоит ли вместо этого взять его в дело, но у Альберта, по их мнению, был слишком неповоротливый ум. Флора до последнего старалась найти Видалю невесту из хорошей семьи, buena familia, но не успела: 4 июня 1934 года умерла, так и не поняв, почему сын изменил сефардийскому долгу создать семью, – она же так и не узнала, что у сына уже есть и жена, и дочь.

Наконец-то, с облегчением подумала Рита.

Видаль приехал к ней растерянный и несчастный. Ему было трудно представить жизнь без сильной, решительной и властной матери. Упал в объятия своей незамужней жены – и она приняла его, приласкала, легла с ним в постель. Так появилась на свет Ивонн, их младшая дочь. Никакой радости от неожиданного припадка любви она не испытала – смотрела в потолок, вслушивалась в его учащающееся дыхание и думала: Флора все еще у руля, хоть и умерла.

После обязательного года траура Видаль почувствовал себя если не свободным, то, по крайней мере, свободнее. Существование стало не таким тягостным – ему теперь не приходилось так изворачиваться, чтобы держать в секрете их связь. Он был уверен: его братья и сестры сумеют удержать тайну в пределах семьи, община не узнает. Главное, теперь не грозит суд матери, яростный, как проклятие. Если бы она узнала, объяснил он Рите, она бы не только осудила меня и оттолкнула – она сама бы умерла от позора.

Община в синагоге в Холланд-Парк тоже отторгла бы меня как блудного сына. Херем – вот что ждало в таком случае. Уничижительные сплетни преследовали бы меня до самой могилы – кого привлекла бы такая жизнь? Кем бы я тогда стал?

Моим мужем, подумала Рита, а он продолжил, почему-то в третьем лице:

– Видаль Коэнка потерял бы свою честь и достоинство, превратился бы в несмываемое пятно, в ничто, в испанско-еврейскую песчинку на ветру, в ничтожество. Мало того – он похоронил бы всю семью в могиле непростительного позора.

В самые последние дни 1936 года Рита вернулась домой с новорожденной дочерью. Забавно: оказалось, Видалю очень нравится брать младенца на руки. Рита немного удивилась: шесть лет назад, когда родилась Салли, у него и в мыслях такого не было. Тогда все заботы о малышке взяли на себя Рита и Мейбл. Видаль до Салли почти никогда не дотрагивался. Может, все начинает меняться? Может, есть надежда? Это же он, Видаль, предложил имя. Ивонн Коэнка. Звучит как дома, сказал он. Очень распространенное имя на моей родине.

Так и решили. Ивонн.

С рождением Ивонн изменился не только Видаль. Изменилась и Салли. Ей, по-видимому, было трудно примириться с новым членом семьи. Избалована, решила Рита. Попросила Мейбл быть с девочкой построже. Нечего без конца ее тискать. Сказать-то сказала, но не без оснований подозревала, что Мейбл игнорирует просьбу. Так и росла Салли под перекрестным огнем различных представлений сестер о воспитании детей. Мать черствая, а тетка ласковая и смешливая. Салли можно понять: шесть лет она была одинокой звездой на сцене, где благодарными зрителями были не только мать с теткой, а все семейство Блисс. И теперь, когда услышала восторженные охи и ахи теток и дядьев, пришла в ярость.

Привыкнет, повторяли все в один голос. Это пройдет. Но дело было не только в появлении соперницы.

Видаль переехал к Рите.

Салли было трудно переварить произошедшие перемены. Девочка, наверное, рассчитывала: вот мама вернется домой похудевшей, и все пойдет по-прежнему. Но, оказывается, маме надо больше отдыхать, а Салли велено вести себя потише. К тому же в доме появился пусть и приветливый, но все же почти незнакомый человек, которого она теперь называла не иначе как “отец”, и то с трудом. И этот чужак никуда не собирался уходить. Каждое утро сидит в кухне с газетой, а вечером возвращается как ни в чем не бывало. Салли, вокруг которой раньше плясали все, и домашние, и гости, внезапно лишилась внимания. У матери вечно нет времени, все внимание уделяется этому орущему младенцу, а на нее никто и не смотрит, и отец так никуда и не уходит.

Значит, он поселился у них только из-за этого ребенка? Это из-за него он каждый вечер приходит ужинать? Этому спеленатому существу, которое даже и говорить-то не умеет, удалось то, чего Салли так и не смогла за шесть лет. И почему? Что в этом ребенке такого привлекательного? Мягкие щечки, белая кожа, огромные, хотя и без всякого смысла, голубые глаза?