Отражения звезд - [22]

Кто знает — может быть, среди пронесшихся сейчас перед ним вагонов была чудом уцелевшая именно та платформа, на которой некогда, сидя в кабине грузовика, испытал он сложные и горькие чувства? А порожняк вскоре пригонят к месту назначения, вагоны растащат в разные стороны, прицепят к новым составам, и пойдут облитые нефтью и мазутом цистерны в Альметьевск или Грозный, а платформы — одни за лесом куда-нибудь под Кострому или к лесным биржам Архангельска, а другие — в Караганду или Донецк за углем.

Все уже залечено, построено заново, возникли новые города, которых не было на картах военного времени, а молодое поколение не только из книг по истории или опубликованных воспоминаний знает о минувшей войне, оно знает о ней и по своей безотцовой судьбе, и по тому горю, какое пришло в их дом, когда они были еще совсем малыми детьми или только младенцами, а их матери состарились раньше времени, и многие из них уже ушли раньше времени, насмерть пораженные войной с ее замедленным действием...

По разным поводам приходят к человеку его мысли, а иногда и по странным, неисповедимым поводам: вот посидел он, бывший подполковник артиллерии Платон Михайлович Сиверов, на маленькой станции, вспомнил годы войны, но где та — он думал об этом не раз и прежде, — где та, которая в тесной кабине военного грузовика сидела на коленях у него, не зная, какие тревожные и нежные мысли пробудила в нем ее незащищенная молодость? А может быть, встретит он как-нибудь уже пожилую женщину, ныне врача, или инженера, или библиотекаря, или учительницу, и узна́ет в ней ту, с которой так странно соединила его на миг военная судьба, но нередко и самый малый миг непостижимо долго длится.

«Здравствуйте, — скажет он, — вы не узнаёте меня, конечно. Да и как узнать, если мы даже не разглядели друг друга тогда, и я ничего не знаю о вас, кроме того, что вы были связисткой. А я — тот, который вез вас на своих коленях, как дочь, в кабине грузовика, стоявшего на платформе поезда. В ту пору я был капитаном, а ныне — подполковник в отставке». И женщина ответит: «Я помню вас. Я не забыла, как вы приютили меня в кабине грузовика на платформе вагона». А может быть, она скажет: «Вы ошиблись. Я никогда не была на войне. Но ведь совсем не важно, была ли это именно я или другая». И он мысленно согласится с ней: «Конечно, это совсем не важно... важно, что я храню это в памяти, хотя со времени войны прошло уже свыше тридцати лет».

Платон Михайлович думал так, возвращаясь полем, было уже холодно, и звезды, казалось, вздрагивали по временам от озноба, а небо было все же майское, с замшевой палевой полосой на западе. Он шел один пустым полем, но выстуженная за зиму дача казалась ему обжитой, словно не один из вчерашних спутников поджидает его, вместе с ним подсядет к печке, которую затопит он позднее, и они вместе вспомнят многое и поговорят о многом. Они вспомнят, как шли на юг тяжело нагруженные орудиями и танками составы, и орудия их батареи тоже стояли на платформах. А потом дважды и трижды сменяли подбитые или раздавленные танками их орудия и сначала пополняли расчеты, а потом почти никого не осталось из прежних его людей... сейчас, однако, снова собрались у огня печи все вместе, и он узнавал каждого, несмотря на то, что столько лет прошло с тех пор, узнавал каждого, хотя сидел один у печки. Но ведь именно в том и состоит сила жизни, чтобы в памяти оставались все те, кто был с тобой рядом, помог тебе в самые трудные дни и ни в чем не изменил тебе.

— Чудеса, — сказал Платон Михайлович, подбрасывая в печку сучки, — чудеса. Посидел на станции, прошел мимо порожняк, только и всего. А машинист если и заметил меня, то подумал, наверно: у пенсионера много времени, может посидеть на станции, почитать газету, потом пойдет греть возле печки старые кости, а май холодный, такого и не вспомнишь, однако по народной примете — если май холодный, то год хлебородный, — значит, всё к лучшему. Весь март и апрель возили тракторы и другие сельскохозяйственные машины, а на твоей платформе, Платон Михайлович, — прости, ради бога, не узнал тебя, — мой папаша в расчете одного из твоих орудий наводчиком был, Павла Савушкина, может, помнишь? — на твоей платформе как раз везли на днях комбайн «Сибиряк», последняя наша новинка, — вот ведь какой кругооборот, Платон Михайлович, и не угадаешь — где, что́ и как?

Платон Михайлович сдвинул большим суком яблони остатки прогоревших прутиков, подкинул парочку настоящих дровишек, теперь огонь пойдет, а возле огня никогда не соскучишься, только пошевеливаешь воспоминания, и жарко тогда горит в печке, так жарко и так надежно для твоей жизни и совести.

Клен

Я вышел в сад, где в томном головокружении, неверным полетом отогревшейся бабочки слетали листья с деревьев, один золотой листок сразу пристал к моей груди, как орден осени, и я походил с ним, несколько довольный тем, что любимая пора отметила мои старания...

И хотя с летними трудами и покончено, все же хочешь написать в заключение пусть одну страничку, тогда испытываешь довольство, столь знакомое тем, кто занимается искусством, и я всегда сожалею, что писатели мало общаются с художниками или музыкантами, а те, в свою очередь, не пополняют запасов души во встречах с людьми, в сущности, одного с ними цеха.