Отпечатки на следах - [7]

Только вот сегодня Сергей готов был проткнуть, прострелить, раздавить Попеску — бездаря, идиота и наглеца.

Всю дорогу от университетской раздевалки до площадки консерватории — а это три минуты бега — Попеску, задыхаясь и захлебываясь, спешно перемалывал вчерашнюю прогулку с Таней в парке, завершившуюся, с пересадкой в пиццерии, ночью в одной постели на двоих.

Это было явно лишним. Остальным одногруппникам Сергей готов был простить и прощал все — и изматывающие ночи с Таней и рассказы об этих ночах. Все они были, в общем–то, не плохими малыми. Ничем не хуже его самого, старался быть объективным Сергей. Но Попеску… Туповатый бычок, из которого город так и не выветрил ни сырой смрад деревенского дома — кажется, они там, в деревнях, обмазывают дома навозом, — ни простодушное хамство, читавшееся у него на всем пространстве между ушей.

Идиоту было понятно, что Таня мстит. Ему, Сергею, конечно. А ведь можно было предвидеть. Из того же разговора с Сашкой Терлецким (да–да, и у него было с ней, причем одним из первых), который внезапно оборвал изложение собственной истории сексуального опыта с Таней, от прослушивание которого Сергею хотелось спрятаться под собственным вонючим матрасом.

— Она, кстати, спрашивала, какой ты, — сказал вдруг тогда Сашка.

— В смысле, какой? — удивился Сергей.

— Ну, типа, нормальный вообще?

Сергей решил, что лучше угрюмо промолчать.

— Я, конечно, заливал как мог, ну, — Сашка покосился на Сергея, — в положительном для тебя смысле. Только ее это почему–то разозлило. Ты, кстати, не в курсе, почему?

Тогда Сергей лишь равнодушно дернул плечами, но теперь в утробе его терпения словно открылась язва.

— С америкосами после тебя разберемся, — потянул он Мишу, и тот, не переставая улыбаться, последовал за Сергеем — в закуток за углом консерватории, вечно усыпанный битым стеклом, будто здесь располагался пункт по уничтожению бракованных бутылок.

Чтобы ненароком не травмироваться до начала поединка, они, как опытные болотоведы, перепрыгивали след в след, пока не оказались на свободном от стекол участке, опасаясь, правда, не прощального засоса трясины, а осколка, вспарывающего не хуже любого лезвия подошву обуви, и впивающегося в подошву ноги.

Сергей оглянулся: к стене была приделана старая, с распахнутыми серо–зелеными, в ржавую крапинку дверями, трансформаторная будка, а прямо за его спиной лежала массивная, уже целиком ржавая хреновина с круглыми металлическими чашками, нанизанных на похожее на старую телевизионную антенну переплетение из тонких и длинных штырей.

— Защищайся, — поднял кулаки Сергей.

Попеску, не переставая улыбаться, взглянул на руки соперника — никакой шпаги у Сергея не было. Миша выбросил кулак, угодив Сергею прямо в нос, ойкнул и, склонившись над рухнувшим на ржавую конструкцию одногруппником, попытался ухватить глазами мутный взгляд Сергея.

— Живой? — облегченно вздохнул Попеску, — Ну ладно, пошли играть.

Развернувшись, он запрыгал по свободным от осколкам островкам. Поднявшись со второй попытки, Сергей почувствовал, что у него течет из носа. Опустив подбородок, он чертыхнулся и спешно расстегнул кожаную куртку. Капли крови, упавшие на воротник, почти сливались с черным фоном куртки, во всяком случае, можно было подождать до перемены и отмыть их в туалете. Но Сергей снял куртку и плюнув на воротник, стал размазывать кровь, одновременно наблюдая, как асфальт перед его ступнями окрашивается в красное. Кровь вовсю хлестала из носа, и Сергей мыслями уже был в туалете, где он собирался решить две проблемы — отмыть куртку и остановить кровотечение, как вдруг он почувствовал невыносимую боль в лопатке. Он развернул куртку к себе спиной и снова выругался — на этот раз матом. На месте, совпадавшим с расположением правой лопатки, виднелся четкий круг — след от ржавой чашки и стоило предполагать, что точно такой же, только окрашенный кровью, имеется и на спине Сергея, чуть ниже правого плеча.

Запрокинув голову и сдавив, словно прищепкой, ноздри пальцами, Сергей добрался до футбольного поля, и, бросив куртку за ворота, первым же касанием влетел двумя ногами в голень Попеску, который, помимо разрыва связок, отметился еще и садиной на лбу от неожиданного соприкосновения с чьим–то коленом.

Чтобы не вылететь из универа, Миша с Сергеем скинулись на водку для физрука, и целый вечер, стараясь не смотреть друг на друга, слушали пьяные воспоминания последнего об армейской службе в какой–то дыре под Ашхабадом.

5

Меньше всего студенческому кинотеатру подходило его название. Да и звание студенческого он носил явно по инерции: его давно пора была переименовать в пенсионерский. Тогда и предыдущее название — «40 лет ВЛКСМ» приобретало логический смысл, намекая на то, что вот и пришла она, старость вечно молодых комсомольцев.

Хотя, если вспомнить, что «Гаудеамус» — новое название кинотеатра — в переводе с латинского означает «возрадуйся», некоторым категориям населения происходящее на экране действительно могло принести немало положительных эмоций. Проблема состояла в том, что пенсионерам, которым, по правде говоря, и предназначалось все это старье, что раз за разом, бобина за бобиной, прокручивали на экране формально студенческого кинотеатра, было не до «Фанфана–тюльпана» и «Бриллиантовой руки» на выцветшей, испещренной нитями царапин пленке. На фильмы своей молодости они и без того ежедневно натыкались, переключая телевизионные каналы, а на сэкономленные на непосещении кинотеатра гроши могли позволить себе тихую старческую радость — лишний батон хлеба и дополнительный пакет молока.