Отойди от моей лошади - [16]

– А Южную Америку узнал? – спросила девушка.

– Ещё бы! Вон она. Чуть пониже.

– Не пониже, а южнее. Вот здесь, – ткнула она спичкой в стену, – рядом с Бразилией и Аргентиной. Понимаешь?

– Понимаю, – сказал я, – конечно, понимаю. Откуда тебе всё это известно?

– Люблю мечтать про разные страны! Дома у меня книжек полно. Остров Пасхи, Конго, Боливия…

– Там огромной высоты деревья, – сказал я, – и жаркое солнце, и большущие листья растут прямо на земле. Айда в Боливию?!

– До свиданья, – улыбнулась она мне, подымая на плечо свою здоровенную сумку. – Мне некогда, разношу письма.

И она взлетела вверх по лестнице.

Я побежал вниз. Теперь я знал, где растут замечательные деревья, о которых так сокрушались старички учёные. Я решил, что обязательно отыщу их, чтобы побольше узнать у них про страну, где деревья выше домов, а солнце печёт целый день и длинные лёгкие лодки быстро скользят по реке.

Кто ж его знает, может, потом и удастся вырастить эти деревья и у нас под Москвой.

Хочется петь вместе с ним

Автобусы – это вещь.

Папа говорит: «Возникают мысли о далёких странствиях и необозримых горизонтах».

Я, когда еду, иногда… тоже… о горизонтах.

Наша школа от меня – две остановки. Мы с Федькой всегда пешком ходим. Сначала бежим до угла – кто быстрее, а потом уже спокойно, а тот, кто проигрывает, кто последним прибежит, тот несёт портфель другого до самой школы. Если вы видите утром толстого человека с двумя портфелями – это Федька.

А когда мы опаздываем – едем на автобусе, две остановки. Автобусы у нас, как и везде, без кондуктора. Сам себе билет отрываешь, а водитель сам остановки объявляет, без всякого кондуктора. У него в кабине возле головы такая штука висит – микрофон, и он в него говорит, а усилители усиливают. Получается громко и здо́рово.

Однажды мы с Федькой побежали до угла, кто быстрей, и я прибежал первым, потому что он вообще слон и ещё он упал. Я его долго ждал на углу, потом он подошёл, и я сказал:

– Вот тебе портфель, мой дорогой.

А он сказал:

– Фигос под нос.

А я говорю:

– Не совсем ясно почему.

А он говорит:

– Было нечестно.

А я говорю:

– Тоже не совсем ясно.

А он говорит:

– Было скользко.

А я говорю:

– Ну и что же? Мне тоже было скользко.

А он говорит:

– А мне было скользее, я…

А я говорю:

– На.

А он говорит:

– Н-на! – и как бацнет меня по голове портфелем.

Потом мы оба упали в снег, а потом нас кто-то за воротники поднял из снега и сказал:

– Нарушение порядка – раз. Все дети давно в школе – два.

Мы тогда с Федькой немного повернулись, немного стукнулись носами и увидели милиционера.

Тогда Федька запыхтел, как слон, и ка-ак дёрнется от милиционера. Сам выдернулся и меня выдернул, потому что мы нечаянно сцепились крючками, которые на пальто, у воротника. И побежали скорей на автобус, чтобы в школу не опоздать, и Федька первый раз в жизни прибежал со мной наравне, потому что мы так крючками и не расцепились.

Потом мы расцепились, подошёл автобус, мы в него залезли и видим – сидит дядька в очках и в шляпе, и ещё кто-то поёт.

Федька говорит:

– Плакать хочется, какая песня. Душещипнутельная.

В шляпе сказал:

– Это этот чёрт поёт, водитель. Поёт уже пятую остановку. Остановки не объявляет. Я не знаю, где мне сходить.

Я говорю:

– Как поёт! Как поёт! И как ясно слышно!

Шляпа говорит:

– У него там, у чёрта, микрофон. А вон видите, ящички – это динамики. Я инженер, мне это понятно. Но он в микрофон объявлять остановки не хочет. Он петь хочет. От самого кольца поёт.

– Ох и песня! – сказал Федька. – Хочется петь вместе с ним.

– Федька! – заорал я. – Сходить! И так одну остановку проехали. В школу ведь.

– А мне-то как быть? – сказала шляпа.

Но мы уже выскочили.

С тех пор я стал в школу только на автобусе ездить, на этом самом. Даже если Федьки не было, – всё равно ехал. Я даже остановку в другую сторону шёл, чтобы подольше послушать, как наш водитель поёт. Он всегда в одно и то же время ездил. Тем, кто не знал, не нравилось, он ведь остановку часто объявлять забывал. Многие ругались и говорили, что надо бы написать жалобу. Несколько раз так говорили, представляете?

Тогда мы с Федькой однажды пораньше приехали на кольцо и разыскали его.

– Здоро́во! – сказал я ему. – Это – я, а это – Федька.

Он вытер тряпкой руки и поздоровался с нами за руку.

– Чем могу быть?.. – сказал он.

– Они на тебя жалобу хотят написать, – сказал я. – За то, что ты поёшь, а остановки не объявляешь.

– Уже, – сказал он. – Уже пришли три жалобы.

– Ты пой куда-нибудь в сторону, – сказал я, – куда-нибудь влево. Чтобы не в микрофон.

– Мне вперёд смотреть надо, – сказал он.

– Ну, тогда ты пой потише, – сказал я. – А мы будем поближе к тебе садиться.

– Нет, – сказал он. – Это я не могу. Песня есть песня. Кое-где её надо петь тихо, а в основном – громко.

– Ну, хорошо, ладно, – сказал я, – пой громко, но объявляй ты, ради бога, остановки.

– Сам бы рад, сам бы рад, – сказал он. – Но вы ведь заметили – не всегда выходит. Трудно оторваться от песни.

Я сказал:

– Беда.

И Федька сказал:

– Вариантов нет.

– Ну, пора, – сказал водитель. – Пошли в машину. Вам докуда?

– Нам до школы, – сказали мы.

И пока мы ехали, он всё пел грустную песню про какого-то водителя, про то, что дождь идёт, а ехать ещё тыщу километров и кругом ночь.