Ряды штурмовиков молчали, ожидая продолжения речи, но молчал и Анненков. И вдруг откуда-то с дальних флангов донеслось:
Вставай, проклятьем заклейменный
Весь мир голодных и рабов!
Кипит наш разум возмущенный
И в смертный бой вести готов!
Недаром Львов и петроградские большевики тратили время на пропаганду среди бойцов Георгиевской штурмовой, недаром. Потому что все стоявшие разом подхватили:
Это будет последний
И решительный бой!
С «Интернационалом»
Воспрянет род людской!
Не смог нам царь дать избавленья,
Ни бог не даст и ни герой!
Добьемся мы освобожденья
Своею собственной рукой!
Стоявший возле трибуны Львов скосил глаза. Бывший император, гражданин Романов Николай Александрович, пел вместе со всеми. Вот только первую строку переработанного второго куплета он, единственный из всех, пропел по-другому: «Не смог вам царь дать избавленья…»
А стоявший рядом с бывшим хозяином земли русской Сталин подумал, что если свергнутый царь поет «Интернационал», то, может быть, стоит рассмотреть вопрос о приеме гражданина Романова в партию? Конечно, его вряд ли можно будет когда-нибудь назвать истинным большевиком, но каков резонанс! Какое международное значение такого события!! И прав был Глеб, когда говорил, что царь, в общем, неплохой человек…
На следующий день Анненков выслал к Петрограду разведку, одновременно пытаясь наладить связь с большевиками, оставшимися в столице. Перед этим пришлось выдержать яростную баталию со своими старшими офицерами, рвавшимися возглавить отряды в поиске…
– …Послушайте, Иван Иванович, я прекрасно помню, что вы были с нами в Ковенском рейде, но это не значит, что сейчас командир первой бригады, руководящий тремя полками, может лично пойти в поиск. Еще только не хватало, чтобы генерал-майор шальную пулю словил!..
– …Нет, Павел Григорьевич, нет и еще раз нет! И не надо мне тут плести, что командиру артбригады необходимо точно знать расположение целей. Вам все на карту нанесут, вот и будете стрелять по мишеням…
– …Что?! Слушайте, Вячеслав Матвеевич, даже если я решу провести авиаразведку, а это, кстати, неплохая идея, то и тогда я пошлю в полет не вас! Да, вы – казак, да, вы – войсковой старшина, но из этого еще не следует, что вы будете командовать разведывательным взводом!..
…После того, как в кабинет сунулся командир автобронедивизиона, окончательно озверевший Борис шарахнул по столу агатовым пресс-папье. От удара письменный прибор литой бронзы и уральского малахита подскочил сантиметров на двадцать, а само пресс-папье раскололось ровно пополам. Именно это обстоятельство и спасло от грубости шефиню Елизаветградского гусарского полка, когда она впорхнула к нему и с порога обиженно заявила:
– Борис, надеюсь, ты понимаешь, что командовать взводом разведки ты должен был поставить меня?
– Что? – простонал Анненков, тупо разглядывая обломки. – Почему?
Он хотел добавить, что при выборе командира в поиск Ольга Николаевна уверенно заняла бы почетное последнее место, сразу после цесаревича Алексея, но тут вдруг осознал, что цесаревна употребила странное выражение «должен был поставить». Следовательно, кого-то уже поставили? А кого?
– Оленька, – произнес он, все еще вертя в руках обломки расколотого пресс-папье. – Объясни, пожалуйста, от чего ты описываешь назначение командира разведчиков в прошедшем времени?
– Как это «от чего»? – возмутилась цесаревна. – Да от того, что Глеб Константинович сообщил всем, что ты утвердил его на командование взводом, собрал бойцов и уже ушел. И, кстати, прихватил с собой двух девиц, – ехидно прибавила она. – «Улана»[148] и госпожу Соломаху…
– Та-а-ак, – произнес Анненков. – Та-а-ак…
Глеб, зараза! Утек, ненормальный. «Боже, если ты есть, – взмолился Анненков. – Сохрани и защити город от этого психа. Ведь он разведку может так провести, что не только Петроград – Кронштадт с лица земли сотрет!..»
Два броневика лениво катили по Московскому шоссе. Вокруг них спокойно двигались сотни четыре кавалеристов. По-видимому, Львов считал, что взвод пешей разведки должен иметь именно такой состав.
Татьяну Соломаху везли на одном из броневиков, Татьяна же Романова предпочла облачиться в свой полковничий уланский мундир и ехать рядом со Львовым. Глеб не возражал, только заставил ее надеть шинель и завязать башлык поверх каски.
– Ваше императорское высочество, мне совсем не улыбается получить выволочку от господина Боткина[149] и вашей матушки, когда вы простудитесь – заявил он, самолично затягивая цесаревне концы башлыка. – У меня и так врагов хватает, не умножайте же их без нужды…
Татьяне была приятна его забота, хотя сопровождавшие слова и покоробили. За время пребывания в Тосно и тесного общения с новыми товарищами любимого брата она заколебалась в своем отношении к корнету Маламе. Слишком уж тепло отзывался братец Алексей о генерале Львове, который, хотя и изрядно старше – на целых восемь лет! – но такой интересный! А матушкин милый друг Григорий Ефимович говорит, что кавалер сестрицы Оленьки генерал Анненков – человек сильный и к сердцу особо никого не допускает, а вот Глеб Константинович, напротив, – открытый, хотя и силы тоже не малой, да все же за сердцем всегда следует. И вот теперь, познакомившись поближе, поверила – так оно и есть.