Отморозки: Новый эталон - [60]
– …Нет, Симеон Симеонович, пулемета я вам не дам! – поставил наконец точку в адмиральском нытье Борис. – Хотите вооружения – покупайте сами. Адреса, если надо, дадим, а так – увольте.
– Но, Борис Владимирович, ведь мне сейчас сражаться, а вам – на отдых и пополнение ехать. Для чего же вам столько всего? Явите божескую милость, хоть противоаэропланный дивизион свой оставьте и гаубицы…
– А пое…ться не завернуть? – резко спросил озверевший от этих приставаний Львов. – Кто вам, контр-адмирал, сказал, что мы на отдых едем? Нам между прочим еще государя обратно на трон возводить, а вы – дайте то, отдайте это…
Глеб собирался продолжить, но под суровым взглядом Анненкова осекся и замолчал. А Борис снова обратился к Фабрицкому:
– Вы же флигель-адъютант и должны понимать: отречение – фальшивка. Военный переворот, вот как это называется. И у нас есть вопросы ко всяким там Алексеевым[130], Брусиловым[131] и прочей мрази. И мы будем их задавать, строго и вдумчиво.
– И Боже их сохрани не то, что не ответить, а хотя бы попробовать уклониться от ответов, – добавил Львов. – Кровью умоются…
– Вот только задачи по удержанию Проливов с вас, дорогой контр-адмирал, – улыбнулся одними губами Анненков, – никто не снимает. Любой ценой – хоть сами в атаку идите и вопите «Полундра!», но не дай вам Боже отдать то, что мы захватили…[132]
В Одесском порту транспорты еще только вставали под разгрузку, еще только спрыгивали с «Эльпидифоров» на берег первые штурмовики, а Львов с Анненковым уже ехали на вокзал договариваться о выделении составов. И тут их ждал натуральный облом, так как начальник вокзала и представитель профсоюза железнодорожников категорически отказались предоставлять транспорт.
– Хорошо, – Львов усмехнулся и привычно перекинул из-за плеча под руку ППШ, а сопровождавшие его пятеро бойцов вскинули федоровские автоматы. Анненков остановил их, предостерегающе подняв руку:
– Нет, Глеб. Мы сделаем лучше. И намного смешнее. – Он с улыбкой посмотрел на человечка из профсоюза, одетого в чуть коротковатый пиджак и брюки, отчего-то заправленные в хромовые офицерские сапоги. – А могу я поговорить с рабочими и паровозными бригадами? Почему-то я уверен, что вы обманываете своих людей и не говорите им правды…
– Можешь, атаман, можешь, – усмехнулся Львов. – Ты все можешь. Или, – тут он чуть повел стволом пистолета-пулемета, – у кого-то есть другое мнение?
Профсоюзник дернулся, икнул и просипел:
– Конечно, генерал. Поговорить – можно, но я…
– Что? – спросил Глеб. Теперь ствол его оружия смотрел профсоюзному боссу точно в лоб.
Тот снова икнул и торопливо ответил:
– Н-нет, нет, ничего. Идемте, господа…
Над одесским депо басовито взревел гудок. Первый раз он рявкнул коротко и замолк, словно подавился, помолчал, но потом, будто опомнившись, заревел во всю свою мощь – долго и протяжно.
Гудок посреди рабочего дня означает либо аварию, либо что-то совершенно неожиданное, но интересное. И в том, и в другом случае стоит бежать, смотреть…
На площади перед зданием управления перед депо стали собираться железнодорожники. Солидные машинисты и шумные помощники, измазанные угольной пылью кочегары и клепальщики в прожжённых робах, сцепщики и смазчики с молотками на длинных ручках и масленками в руках, котельщики и слесари в промасленной одежде, а также водянщики[133], стрелочники, кондуктора и прочий железнодорожный люд.
Через десять минут Анненков посчитал, что людей достаточно, и влез на ручную дрезину, стоящую на поворотном круге:
– Для начала представлюсь. Если кто меня не знает, то зовут меня Борис Анненков. Еще называют «Андреевским есаулом». Слыхали про такого?
– Чай не из лесу… Слыхали, а як же… Не дерёвня – слыхали и читали… – понеслось из толпы, сперва робко, а потом все громче и увереннее.
– Это хорошо, что знаете, но все ж таки повторюсь: я – командир дивизии, которая прорывала фронт у Варшавы и шла впереди, когда мы попятили германскую армию да так, что те и посейчас отдышаться не могут, а вот теперь захватила Царьград и Проливы. И ни один из моих солдат, кого вы только ни спросите, не скажет, что я прятался от пуль за их спинами.
Люди на площади как по команде повернули головы туда, где стояли Львов и десяток штурмовиков. Никто ничего не спросил, но все всё поняли.
Анненков же продолжал:
– Теперь нам до полной победы осталось всего ничего. И вдруг – бум! Здравствуйте, я ваша тетя! К нам приходит известие о том, то царь якобы отрёкся и передал всю власть какому-то Временному правительству. А с чего это царь отрекаться решил? Дурак он, что ли?
– А можа, и дурак, – одинокий голос из толпы.
– Может быть, – кивнул Анненков. – Только ведь и ты тогда, братец, дураком выходишь: тобой столько лет дурак управлял, а ты и не чесался.
В толпе послышались смешки.
– Нет, прямо накануне победы от власти отказаться и передавать ее каким-то хренам с бугра никто не станет, даже такой дурень, что и соплю подобрать сам не догадается! – крикнул Чапаев.
Собравшиеся зашумели, загомонили и быстро пришли к выводу: не может такого быть.
Анненков подождал, пока улягутся страсти, стихнет шум и поднял руку:
