Открытый город - [42]

Халиль, судя по лицу, неподдельно удивился. И сказал:

– Там левые, должно быть, правее, чем здесь правые.

Эту фразу Фарук был вынужден мне перевести: Халиль так частил, что я не различил ни слова.

– Не совсем верно, – сказал я, – там делают упор на других проблемах. Есть демократы, они делят политическую власть с другими, но есть и настоящие левые – они, вероятно, согласились бы с вами по многим вопросам.

– Какие проблемы там важны? – спросил Халиль. – Какие разногласия у левых с правыми?

Я начал отвечать и, перечисляя поводы для раздоров, слегка устыдился: такими пошлыми они казались. Аборты, гомосексуальность, законы об оружии – этот, последний термин поставил Халиля в тупик, и Фарук сказал:

– Des armes.

– Иммиграция – тоже проблема, – сказал я, – но в ином смысле, чем в Европе.

– Ну а Палестина? – спросил Халиль. – Думаю, по этому вопросу ваши демократы и республиканцы заодно.

Официантка – ее звали Полина – наконец-то принесла мое пиво, и мы подняли бокалы. Пиво легко скользнуло в желудок, и я почувствовал, как оно навевает мне новое, приятное спокойствие. Я сказал:

– Всё не так просто. В Штатах левые энергично поддерживают борьбу палестинцев за их дело. Например, многие мои нью-йоркские друзья считают, что Израиль творит ужасные вещи на оккупированных территориях. Но на практике, в правительстве… в общем, в обеих партиях поддержка Израиля весьма прочна. Думаю, причина в религии, потому что христиане во многом разделяют еврейские идеи насчет Иерусалима, но еще одна причина – могущество израильского лобби. По крайней мере, так утверждают левые журналы и газеты. А еще есть ощущение, что у нас и Израиля есть общие элементы культуры и государственного устройства.

– Вот странная вещь, – сказал Фарук. – Говорят, что в Израиле демократия, но на самом деле это религиозное государство. Оно функционирует на основе религиозной идеи. —Эту фразу он перевел Халилю на французский, и тот кивнул, соглашаясь. Оба дымили, как паровозы.

– Пачка в день? – спросил я.

– Две пачки, – сказал Халиль. – Но погодите, мне интересно вот это, – добавил он, – безумная страсть к коммунитаризму в Штатах.

Я спросил Фарука, что значит это слово – возможно, что-то наподобие политики идентичности? Но он сказал:

– Нет, это, строго говоря, разные вещи.

Халиль заговорил о коммунитаризме – дескать, тот предоставляет несправедливые преимущества интересам меньшинств, дескать, в этом подходе не всё в порядке с логикой.

– Белый – раса, – сказал он, – черный – раса, но испанский – язык. Христианство – религия, ислам – религия, но еврейство – этническая принадлежность. Никакой логики. Суннит – религия, шиит – религия, курд – племя, понимаете?

Он еще несколько минут рассуждал в том же духе, и я потерял нить его аргументов, но не просил Фарука переводить. Я просто сидел и пил пиво. Заговорив на эту тему, Халиль здорово разгорячился. Было проще время от времени кивать и делать вид, что внимательно слушаю.

Я проголодался, и, когда опять подошла Полина, заказал салат и жареные ребрышки. Халиль, похоже, сбросил с души камень коммунитаризма.

– Можно спросить, а? – сказал он с озорными искорками в глазах. – Американские черные – он употребил английское слово, Blacks, – они и правда такие, как показывают по MTV: рэп, хип-хоп танцы, женщины? Потому что здесь мы видим только это. Они такие?

– Нуу, – сказал я медленно, по-английски, – позвольте, я отвечу вам так: многие американцы считают, что европейские мусульмане закутаны с головы до пят, если они женского пола, или не бреют бороду, если они мужского пола, и ничем не интересуются – только протестуют против предполагаемых оскорблений ислама. Человек с улицы – вы понимаете это выражение? – простой американец, вероятно, не может вообразить, что в Европе мусульмане, сидя в кафе, пьют пиво, курят «Мальборо» и беседуют о политической философии. То же самое с американскими черными: они такие же, как все другие американцы; такие же, как все другие люди. У них те же самые профессии, они живут в обычных домах, они отдают детей в школу. Среди них много бедняков – это правда, у причин этой бедности глубокие исторические корни, и многие из них вправду любят хип-хоп и посвящают ему свою жизнь, но правда и то, что среди них есть инженеры, университетские профессора, юристы и генералы. Даже два последних госсекретаря были черные.

– Они жертвы стереотипов, совсем как мы, – сказал Фарук. Халиль согласился с ним.

– Стереотипы одинаковые, – сказал я, – но так уж устроена власть: у кого есть власть, тот и диктует стереотипы.

Оба кивнули. Мне принесли еду, и я пригласил их угоститься. Оба не отнекивались – взяли с моей тарелки немножко картошки фри и заказали еще пива.

– Если мы говорим о стереотипах, – сказал Халиль, – Саддам среди диктаторов Ближнего Востока меньше всего диктатор. Меньше всего.

Я обернулся к Фаруку, проверяя, правильно ли я понял.

– Верно, – сказал Фарук, – я тоже считаю Саддама самым умеренным. Его убили только за то, что он бросил вызов американцам. Но, по моему мнению, он заслуживает восхищения за то, что отстаивал права своей страны в борьбе с империализмом.