Откровения Блаженной Анджелы - [44]

Второй способ, коим разумная душа познает, что Бог Всемогущий находится в ней, — некое объятие, коим Бог объем-лет разумную душу, ибо никогда ни отец, ни мать не могут обнимать своего сына, ни кто-нибудь другой не может обнимать другого с такой любовью, с какой Бог обнимает разумную душу. Ведь с такой любовью Господь наш Иисус Христос несказанно объемлет и прижимает разумную душу к Себе и с такой сладостностью и сладостью, что не верю я, чтобы какой-нибудь человек в мире, испытав это, смог рассказать и выразить, или кто-нибудь не испытав, смог поверить; и, хотя может быть, кто-нибудь и в силах чему-то поверить, но не таким образом. Ведь приносит Иисус Христос в душу любовь сладчайшую, которою вся она пылает во Христе; и приносит Он с Собою свет столь великий, что постигает она такую полноту благости Бога Всемогущего, очевидную для нее в ней самой, что разумеет много больше, чем испытывает в себе. И тогда удостоверяется она в том, что в ней Иисус Христос. Но ничего не говорим мы об этом по сравнению с тем, что существует. В душе же тогда нет слез радости или скорби, или каких-нибудь иных, или слез иного состояния ее. Ведь много ниже то состояние, когда в душе есть слезы радости. Приносит также Бог с Собою в душу такую сверхполноту радости, что душа не умеет просить большей и даже, если бы продолжалось это, она обладала бы уже неким раем. А эта радость отдается и преизобилует во всех членах тела; и всякая обида, которую наносят или говорят, считается за ничто и становится сладостной. И вследствие такого изменения моего в теле иногда не могла я утаиться ни от подруги моей, ни от других, так как становилась я, как говорила мне подруга, сияющей и вся румяной, а глаза мои светились, как свечи, или бледною, как бы мертвой, сообразно с различием видений и откровений. Радость же эта не прекращается по многу дней, и обладаю я некоторыми радостями, о коих верю, что не утрачу их вовек, но что они станут полными и совершенными. И ныне не бываю я без них в этой жизни. Поэтому, когда и приходит ко мне какая-нибудь печаль, я тотчас же вспоминаю об этих радостях и совсем не смущаюсь. Но столько других способов, которыми душа познает присутствие в себе Бога, что не могу я всех их назвать и описать.

148. Всеми сказанными способами душа познает, что Бог пришел в нее. Но мы еще ничего не сказали о том, как душа принимает Его, и все сказанное нами много меньше того, чем когда душа познает, что приютила она Странника. Когда же душа приютит Странника, приходит она в такое познание бесконечной благости Божьей, что иногда, возвратившись в себя, познавала я вернейшим образом, как больше чувствующие Бога меньше дерзают говорить о Боге, ибо по тому самому, что чувствуют они о Нем, бесконечном и несказанном, менее дерзают они говорить о Боге, почитая по сравнению с Ним за ничто все, что они говорят и чего не могут высказать. Поэтому, если бы какой-нибудь проповедник о Божественном уразумел это, как и я иногда разумела, ничего не умел бы он сказать и не дерзал бы что-нибудь говорить о Боге, а онемел бы и молчал. Ведь настолько Бог превосходит разум и все, что каким-нибудь образом может быть мыслимо, высказано или понято, что нельзя совершенно объяснить Его благости. Однако не случается того, чтобы душа утратила какое-нибудь телесное чувство или чтобы душа оставила тело; но воспринимает она это без помощи чувств. Поэтому человек так видящий разумом, видит это в таком изумлении по сравнению с выразимым телесными словами, что если бы какой-нибудь проповедник находился в этом состоянии и желал говорить о Боге, он сказал бы народу: “Ступайте, ибо не умею я вам сказать о Боге ничего, что бы довлело”. И потому разумею я и говорю, что все сказанное в Писании или всеми людьми от начала мира не кажется мне таким, будто сказали они о душе этой Божественной благости что-нибудь, даже хоть одну половинку зерна просяного по сравнению со всем миром.

149. Когда же душа удостоверяема Богом и наполняется Его присутствием, тело также приемлет довольство и благородство и наполняется вместе с душой. Разум и душа говорят телу и чувственности: “Посмотрите теперь, каковы блага, которые испытываете вы через нас от Бога. Те же, которые обещаны и, если будете слушаться, верно выполнены будут, бесконечно больше. И познайте теперь, какие и сколь великие блага потеряли мы, когда вы не слушались нас, но противились. Поэтому впредь и надлежит вам всегда слушаться нас в том, что Божье”. И тотчас же тело подчиняется душе, а чувственность — разуму, постигая соучастие в наслаждении души, и отвечает тело душе: “Наслаждения мои иногда были телесными и позорными, ибо тело я. Но ты, обладавшая таким благородством и бывшая восприимчивой к Божественному услаждению, не должна была слушаться меня и заставлять меня и себя терять такие блага”. И плачется тело на душу и чувственность на разум долгим и сладчайшим плачем, чувствуя сладость и услаждение души большее, чем можно было предполагать, и становятся им послушны.

ГЛАВА XII

О ПРИЧИНАХ САМООБМАНА

150. Есть несколько видов самообмана, который может случиться с людьми духовными. Первый и наибольший бывает тогда, когда любовь в душе не чистая, но примешивается к ней и существует с нею нечто от любви к самому себе и своему, т. е. — от своей воли. Тогда есть в любви нечто от любви к миру, и мир привлекает и поддерживает эту любовь, и однако всякое привлечение к такой любви и поддержка ее миром — лживы. Человек, чувствующий такую любовь оттого, что мир видит его и поддерживает, по-видимому, горит верой, и увеличиваются слезы, сладость, трепетание и вопли, которые бывают в этой духовной, но не чистой любви. И хотя в этом виде любви есть у человека слезы и сладостность, однако они не внутри, в душе, а вне, в теле, и не входит эта любовь внутрь в душу, и быстро в человеке уничтожается эта сладость, и быстро забывает он о ней, а иногда приводит она с собою даже горечь. И все это испытала я в себе, и не умела бы отличить одной любви от другой, разве только потому, что душа моя приходит в верную истину, ибо, когда любовь чиста, душа после таких чувств считает себя совсем мертвою и видит, что она ничто, и возвращает себя Богу мертвою и гнилою; и приводит такая любовь к почитанию Бога, к смирению; и не вспоминает душа совсем ни о какой-нибудь славе своей, ни о каком-нибудь благе своем, а, напротив, настолько видит себя погибающей и полною зол, что иногда не верит в полное освобождение свое каким-нибудь святым, а верит в освобождение одним только Богом; хотя иногда скорее обращается она с мольбою к святым, дабы помогли они ей у Бога, потому что вследствие недостойности своей не осмеливается молить Бога; поэтому прибегает она к святой Деве Марии, к другим святым, дабы помогли они ей. А когда кто-нибудь хвалит ее, считает она это за насмешку. И эта правая и чистая любовь — от Бога; она внутри в душе и заставляет душу видеть недостатки свои и благость Божью. А слезы и сладостность, бывающие и чувствуемые тогда, никогда не дают горечи, но — уверенность и сладостность. И такая любовь приводит Христа внутрь в душу; и разумеет душа, что не может в ней быть какого-либо обмана. [И к этой любви никоим образом не может примешаться нечто от любви мирской. И когда я, писец, рассказывал ей историю о Моисее, как он ударил жезлом по скале, и еще не кончил рассказывать, верная Христова сказала:]