Отелло. Уклонение луны. Версия Шекспира - [40]
Вот только никаких опасностей Кассио... не делил с Отелло. И случись что - вышел бы сухим из воды. Во-первых, его бы не выдал Отелло. Во-вторых, у него были родственники-банкиры. А в-третьих, этот риск был слишком точно просчитан и слишком точно сведен практически к нулю.
И просчитал этот риск уж конечно не Кассио! Но тогда кто же?
Обратите внимание вот на что.
Чем закончилась вся эта история? Отелло и Дездемона мертвы. Яго ждет суд. И только Кассио - становится губернатором! Никчемный, не имеющий опыта и не умеющий ничего, бывший счетовод и трусливый алкоголик Кассио буквально через несколько дней после прибытия на Кипр отнимает у Отелло должность и занимает его место!
Серьезнейший пост, между прочим. Ведь турецкую агрессию никто не отменял.
*
Как же такое могло получиться? Каким образом сенаторам могла прийти в голову такая бредовая мысль - в серьезнейший политический момент назначить губернатором сложного стратегического объекта никому не известного господина, не пойми кого?
Ответ прост: либо подкуп, либо шантаж должностных лиц.
И совершенно понятно, что таких рычагов воздействия на, так сказать, вертикаль власти у самого Кассио даже и быть не могло - иначе бы он не нанимался простым офицером.
Стало быть, его протащили на этот пост родственники-банкиры.
А им-то зачем это было надо? Ну как же. Одно дело бездарный пропойца в банке, способный загубить все, к чему ни прикоснется, а другое дело - ручной, управляемый губернатор, способствующий процветанию... нет, не Кипра. Процветанию родственников-банкиров, разумеется. А уж что он там напортачит своим правлением на кипрской земле - это вопрос для банкиров второстепенный.
*
Длинная рука родственников-банкиров прослеживается и в следующем факте. Понятно, что момент побега Дездемоны выбран не случайно - угроза турецкого вторжения на Кипр не только Отелло дает гарантию отпущения этого греха, но и всем его сообщникам тоже, ведь Отелло простят, значит дознания не будет.
Кстати, догадывался ли об этом Отелло?
Не просто догадывался, но прекрасно это осознавал. Ведь даже и Яго в этом не сомневается: "Я знаю, что правительство, хотя оно, возможно, и сделает ему досадный для него выговор, не сможет, в интересах собственной безопасности, отстранить его от должности. Ведь он срочно отправляется в Кипр в связи с начавшейся войной".
Но.
Понятно, что Яго о начавшейся войне знает потому, что на берег всю эту ночь постоянно сходят гонцы с известиями то с Кипра, то с Родоса. По этой же причине знает об этом и Отелло.
Однако нюанс: Яго об этом узнает только в ночь побега и венчания. Сам же побег был организован заранее! Участники о конкретной дате были предупреждены заранее - когда никаких гонцов еще не сходило на берег!
О чем это говорит? Откуда и, главное, у кого могла появиться такая информация, чтобы так точно определить дату, из какого источника? Только из одного: от своего человека в венецианском правительстве, регулярно получающего донесения от венецианских послов-шпионов в Турции. Ведь сходящие на берег гонцы могли поделиться исключительно текущими сведениями, не предоставляющими возможности заранее подготовить побег.
Это является убедительным подтверждением того, что весь это побег контролировал вовсе не Отелло, и даже не Кассио, а кто-то другой. И контролировал вовсе не для того, чтобы сделать счастливым Отелло. Учитывая же, каким фантастическим успехом этот побег обернулся для Кассио, нетрудно догадаться, что за этим стояли его родственники. А уж они-то имели возможность завести своего информатора в правительстве.
Таким образом, должность лейтенанта была для Кассио всего лишь необходимой ступенькой, не более того.
*
Знал ли о своей удивительной грядущей карьере сам Кассио? Конечно, знал! Хотя поначалу и не знал, какой именно большой пост в дальнейшем он займет. Но что займет непременно - знал точно.
Потому-то он так и старается, чтобы этот тайный брак состоялся. Вот свидетельство Дездемоны: когда она уговаривает мужа простить Кассио, то говорит, что тот "приходил вместе с вами сватать" ее за Отелло, а когда она "дурно" отзывалась о мавре, то Кассио "вступался" за него.
Понятно же, что внезапный и сильный энтузиазм Дездемоны очень скоро должен был уступить место колебаниям и страху. Отсюда и ссоры. Отсюда и ее недовольство мавром - дурные отзывы о нем. И эти колебания ставили тайный брак под очень большой вопрос. И Кассио очень старался их помирить - вступался за Отелло. Ведь с крахом этой идеи он терял должность лейтенанта - ту самую необходимую ступеньку, с которой должно было начаться его карьерное восхождение.
А Дездемона ему верила - верила, что Кассио искренне печется не о себе, а об их счастье. Потому и сказала: "Ибо, если он не один из тех, которые искренне любят вас <...> значит я не умею распознать честное лицо".
Ну что ж.
Если бы не этот странный - явно не по ничтожному уму и таланту Кассио - карьерный взлет, то и мы бы поверили Кассио, и мы бы не сумели распознать в его "честном" лице ту печать жульничества, которую так точно почувствовал Простофиля. А уж если бы мы были двадцатилетними девушками, пусть даже с прекрасным образованием и врожденным умом, то вряд ли бы мы вот так сходу догадались, что дружеская услуга, за которую заплачено (должностью, деньгами, борзыми щенками - неважно), тотчас же становится сделкой, не имеющей к дружбе никакого отношения. И что человек, торгующий своей дружеской помощью, не может быть другом.
«…Почему же особенно негодует г. Шевырев на упоминовение имени Лермонтова вместе с именами некоторых наших писателей старой школы? – потому что Лермонтов рано умер, а те таки довольно пожили на свете и успели написать и напечатать все, что могли и хотели. Вот поистине странный критериум для измерения достоинства писателей относительно друг к другу!…».
«…Теперь календарь есть в полном смысле книга настольная и необходимая для всех сословий, для средних в особенности. В самом деле, чего в нем нет? Чего он в себе не заключает? Это и святцы, и ручная география, и ручная статистика, и ручная хроника годовых событий, и книжка, знакомящая читателя с именами всех коронованных особ современной Европы…».
Рецензия – первый и единственный отклик Белинского на творчество Г.-Х. Андерсена. Роман «Импровизатор» (1835) был первым произведением Андерсена, переведенным на русский язык. Перевод был осуществлен по инициативе Я. К. Грота его сестрой Р. К. Грот и первоначально публиковался в журнале «Современник» за 1844 г. Как видно из рецензии, Андерсен-сказочник Белинскому еще не был известен; расцвет этого жанра в творчестве писателя падает на конец 1830 – начало 1840-х гг. Что касается романа «Импровизатор», то он не выходил за рамки традиционно-романтического произведения с довольно бесцветным героем в центре, с характерными натяжками в ведении сюжета.
«Кальян» есть вторая книжка стихотворений г. Полежаева, много уступающая в достоинстве первой. Но и в «Кальяне» еще блестят местами искорки прекрасного таланта г. Полежаева, не говоря уже о том, что он еще не разучился владеть стихом…».
Рецензия входит в ряд полемических выступлений Белинского в борьбе вокруг литературного наследия Лермонтова. Основным объектом критики являются здесь отзывы о Лермонтове О. И. Сенковского, который в «Библиотеке для чтения» неоднократно пытался принизить значение творчества Лермонтова и дискредитировать суждения о нем «Отечественных записок». Продолжением этой борьбы в статье «Русская литература в 1844 году» явилось высмеивание нового отзыва Сенковского, рецензии его на ч. IV «Стихотворений М. Лермонтова».
«О «Сельском чтении» нечего больше сказать, как только, что его первая книжка выходит уже четвертым изданием и что до сих пор напечатано семнадцать тысяч. Это теперь классическая книга для чтения простолюдинам. Странно только, что по примеру ее вышло много книг в этом роде, и не было ни одной, которая бы не была положительно дурна и нелепа…».