Отель «Гонолулу» - [17]

Фишлоу отыскал имя гостьи в журнале регистрации и написал ей: адрес выглядел непостижимой смесью коротких слов и длинных чисел. Ответа не последовало. Фишлоу позвонил по телефону, хотя не помнил, говорили они с ней хоть раз по-английски или нет. В ответ на его заклинания в трубке послышался пронзительный и совершенно бесполый японский клекот.

Уилнис не знал, чем помочь то и дело впадавшему в истерику другу. Что сделала с ним похожая на куклу женщина? Растоптала, уничтожила. Фишлоу был так счастлив с ней, так ненасытен. Она превратила его в распаленного кобеля и уехала, а он так и скулил отчаявшейся дворнягой с вывалившимся, в пене языком. Оборотная сторона любви.

Единственной соломинкой для Фишлоу оставался его друг-хромоножка Уилнис, который первым познакомился с этой женщиной. Однажды на прогулке, когда они шли рядом, как обычно, ныряя и раскачиваясь, Фишлоу ему все рассказал. Он был преисполнен печали, и оттого его рассказ обрел зоркую отчетливость сожаления и вины; он не упустил ни одной мучительной детали: как она обращала к нему затылок, как он вынимал из ящика Библию и бросал на пол, как входил в женщину сзади, как прощупывались в ее теле хрупкие птичьи косточки, как она симулировала сопротивление. Терзаясь воспоминаниями, Фишлоу был точен и безжалостен к себе.

— У окна? — переспросил Уилнис. Челюсть у него отвисла.

Он догадался, что молодая японка положила глаз на него, но не смогла отличить его от Фишлоу. Хромота сделала их близнецами. Уилнис ощутил укол зависти, в желудке замутило до тошноты: теперь он тоже терзался сожалениями, коря себя за то, что струсил, сбежал. Рассказы Фишлоу доставляли ему какое-то смутное наслаждение. Женщина, одержимая похотью! Словно кошка! Сзади! Ощупала, как плод! Покачиваясь на высоких каблуках! «Будь я хоть немного уверенней в себе!» — мысленно стонал он.

А Фишлоу, в свою очередь, завидовал сдержанности Уилниса, сумевшего просто-напросто повернуться и уйти от этой женщины — от женщины, что призраком поселилась в воспоминаниях Фишлоу, отравила его душу горечью, унижением, стала его демоном. Уилниса преследовали подробности свидания, о которых твердил Фишлоу, но Фишлоу все время виделось, как Уилнис возвращается в их маленькую комнатку, снимает ботинки (на одном подошва гораздо толще, чем на другом), разогревает в микроволновке чили, ест пластмассовой ложкой — невинные ухищрения двух экономных холостяков, — садится, точно счастливое дитя, перед телевизором, а в это время он, Фишлоу, голый в комнате голой женщины, сотрясается, перекосившись на один бок, несмотря на Библию-подставку, брюки падают на пол, и женщина кричит: «Нет! Нет!» — и отворачивает от него лицо. Завидуя Уилнису, Фишлоу думал: я всегда был чересчур порывист, это укорачивает жизнь, — а Уилнис думал: я струсил, настоящей жизни у меня никогда не будет.

Сожаления терзали обоих: один напрасно отверг женщину, другому не следовало заниматься с ней любовью. Каждый на свой лад потерпел поражение, и хромота их теперь казалась символичной: они словно наступали на свои воспоминания — кулдык-кулдык, — вытаптывая память об этой женщине.

10. Игра в кости

Выйдя из бара и устремившись к выходу, молодой человек встретился со мной взглядом и заявил:

— Я все слышал, с меня хватит! — громко, явно пытаясь меня спровоцировать. Я выдержал паузу, постаравшись успокоить его благожелательной улыбкой.

— Могу я вам чем-то помочь? — предложил я. — Я управляющий.

Лет тридцати с небольшим, хорош собой, курчавые волосы, лицо разгорелось от негодования и казалось ярко-розовым над темной рубашкой. Он запыхался и был взволнован, словно его только что ошеломили незаслуженным оскорблением. Так выглядит мужчина, которому женщина вкатила оплеуху.

— Видите того парня? Он не в своем уме.

Человек ушел, не успел я сообщить ему: тот, на кого он указал пальцем, — Эдди Альфанта, завсегдатай нашего бара, он всегда появлялся у нас вместе с женой Черил. В городе Эдди знали и уважали как, может быть, излишне педантичного, однако надежного бухгалтера; он имел собственный офис на Бишоп-стрит. Меня больше всего занимала страсть Эдди к азартным играм. Вообще-то я знавал и других счетоводов, склонных к игре, хотя человек, сочетающий ровные столбики цифр со случайностями карточного стола кажется эксцентричным или излишне самонадеянным. Эдди ставил понемногу, чаще всего выигрывал; похоже, он разработал свою систему.

Эдди так сосредоточенно разглядывал бар, что меня не заметил. А куда подевалась его жена? Черил была крошечной, субтильной, короткие волосы, тонкая кость, ручки и ножки очень маленькие, сама такая аккуратная, всегда очень опрятно одетая, бледненькая. Ее смуглый здоровяк-муж хвастался густыми зарослями волос на груди, но было очевидно, что гораздо больше Эдди гордится Черил, своей хаоле. Как большинство гавайцев, вступивших в межэтнический брак, рядом с Черил он делался слегка суетлив и принижен. Ему хотелось всегда поступать правильно — вот только бы понять, как будет лучше. Он напрягался и потел, подозревая, что на него смотрят, а люди и правда поглядывали.

В очередной раз заглянув в бар, я застал Эдди с чашечкой для костей в руках. Он тряс ее, кости щелкали, поворачиваясь. Бадди Хамстра привез кожаный стаканчик и пару костей из Бангкока: там мужчины бросают кости на стойку бара, решая, чья очередь ставить выпивку. Вглядываясь в застывшие лица мужчин, поглощенных этим занятием, в их внезапно оскаленные зубы, я дивился, отчего именно в игре мы становимся так агрессивны, нетерпимы к соперничеству, так близки к животным.