Отечественное порно - [7]

Я с готовностью… развёл руками.

Пришлось довольствоваться чаем. Во время чаепития, я приступил к чтению.

Они дослушали до самого конца, ни разу меня не прервав. Изредка, читая, я поглядывал на них, но они сохраняли на лицах нейтральные безэмоциональные выражения. Было ощущение, что я зачитываю им приговор. При чём приговор себе. А они были холодны и бесстрастны, словно судьи.

Я чувствовал себя начинающим дилетантом, который упросил прослушать своё первое произведение именитых и самовлюблённых мэтров.

Если ещё сегодня утром всё написанное мне нравилось, то теперь каждая сцена выглядела бездарной и затянутой.

— Что скажите? — поинтересовался я, отложив в сторону последнюю страницу.

Наступила, что называется, тягостная и мучительная пауза. Тишина была абсолютной. В этой тишине я даже стал слышать биение наших сердец. Молчание длилось больше минуты.

Думаю, что именно в такой тишине рождаются мысли о самоубийстве.

Ни одному автору не пожелаю услышать такую тишину сразу по прочтению своего творения.

Наконец Пербудько сжалился и медленно произнёс:

— Ужасно.

— С языка снял, — подтвердил Трубецкой.

Я прохлопал себя по карманам в поисках сигарет.

— Можно поконкретней, — попросил я.

Трубецкой протянул мне сигарету…

Взял сценарий в руки Пербудько…

— Во-первых, слишком длинные диалоги.

Я попытался оправдаться:

— Но у Гоголя…

Пербудько мягко меня перебил:

— На Гоголя нам насрать.

— Не так грубо, мон шер, — скривился Андрей. — Но в принципе мысль правильная. Гоголь нам не указ. Как говаривал Оскар Уайльд, пусть идёт в задницу.

— Вот смотри, — предложил Сергей невозмутимо. — Все сцены у тебя заканчиваются одним словом — «трахаются».

— Ну да, — подтвердил я, оправдываясь, — ведь порно же. Поговорили — и к делу.

— Не надо цинизма, — холодным тоном попросил Пербудько. — Моя критика объективна и конструктивна. Что означает «трахаются»? Этого мало. Как именно трахаются, в каких позах; что делают, как делают… Некоторые диалоги и действия можно легко совместить. Пусть занимаются сексом и говорят. Далее! Очень мало фантазии. Сексуального склада. Какое-то нездоровое пуританство. К тому же нам бы хотелось угодить как можно большему числу зрителей самых разных наклонностей. Понимаешь о чём я? И вот ещё что! Ты должен быть смелей, свободней… Как бы точнее выразиться?… Понеприличней! Отпусти себя! Вот, для примера, возьмём первую сцену. Оксана перед зеркалом. Любуется собой. «Ах, как я хороша! Какую радость принесу я тому, кого буду женой. Как будет любоваться мной муж! Он зацелует меня насмерть», Правильно?

Мой утвердительный кивок был ему коротким ответом.

— Вот, правильно! Почему одетая?

Он выразительно уставился на меня, ожидая ответа. Я молчал, как двоечник, застигнутый врасплох.

— Почему она одетая?

— Ну… Зима…

— Она в доме, — напомнил Пербудько.

— В доме печь, — поддакнул Трубецкой. — А кругом ночь.

— Почему она одетая? — настаивал Пербудько.

— Ладно, — согласился я. — Раздену.

— Этого мало, — сказал Сергей.

— Этого мало, — загрустив, вторил Сергею Андрей.

— А что ещё с ней сделать?

— Надо думать. — Сергей помолчал, полистал сценарий. — Или вот эпизод, где кузнец Вакула хватает чёрта за хвост…

— Ну?

— Ты уверен, что за хвост?

— А за что же ещё? Не за…

— Именно! — обрадовался Пербудько, не дав мне договорить. — Именно!

Трубецкой скоро уехал, ему хотелось посмотреть футбол: наши играли с Англией. А смотреть матч по телевизору без звука он категорически отказался.

Мы остались с Сергеем вдвоём — обсуждать и, где это возможно, сразу по ходу обсуждения, переписывать сценарий.

Работали мы до утра. Но рассвет встретили, хоть и уставшие, но вполне довольные проделанной работой.

Таким образом, после всех переделок, первая сцена, к примеру, выглядела так:

Интерьер: Богатая сельская хата казака Чуба.

Перед огромным зеркалом сидит полуобнажённая Оксана. Любуясь своим отражением, раздевается донага.

Оксана

(медленно раздеваясь)

Ах, как я хороша! Чудо! Какую радость принесу я тому, кого буду женою! Как будет любоваться мной муж! Он не вспомнит себя. Он зацелует меня насмерть. (Начинает поглаживать себя. Мастурбирует.) Ах, как я хороша… Вам ли чета я, парубки… Вы поглядите на меня… О!..

За Оксаной, через окно, подглядывает кузнец Вакула, со спущенными шароварами.

Вакула

(онанирует)

Чудная девка! С час уже глядит в зеркало и не наглядится, и ещё хвалит себя вслух.

Вакула не в силах справится с охватившей его страстью, вбегает в хату. Пытается овладеть Оксаной. Та не даётся. Минутная борьба.

Вакула

Чудная, ненаглядная Оксана, позволь поцеловать тебя.

Оксана

Поди прочь, у тебя руки жёстче железа. Да и сам ты пахнешь дымом. Ты меня всю обмарал сажею.

Вакула

Не любишь ты меня, моё серденько.

Оксана

Вот принесёшь мне те самые черевички, которые носит сама царица, то вот тебе моё слово, буду твоей.

Вакула лижет ей ноги, облизывает каждый пальчик.

Вакула

Не тужи, моя ненаглядная Оксана! Я достану тебе черевички, что сама царица носит.

Вакула выбегает из хаты, возбуждённый, даже не натянув шаровары.

Затемнение.

И это ещё цветочки. Всего лишь первая сцена. Завязка, так сказать.

Уходя, напоследок, Пербудько серьёзным тоном заявил: