Отечественное порно - [6]

Созревало окончательное решение принять предложение Сергея. Последние сомнения покинули мою мятежную душу. Сверх того, идея создания отечественного порнографического фильма меня серьёзно увлекла.

Хотя, если быть до конца откроенным, то самым сильным стимулом оставались деньги. Те самые полторы тысячи. Эта сумма могла бы здорово поддержать моё шаткое финансовое положение. Я бы раздал долги, уплатил за квартиру, выслал бы жене алименты и починил бы, наконец, телевизор (в нём звук пропал).

На следующий же день я сходил в книжный и приобрёл «Вечера на хуторе близ Диканьки».

Ранние вещи Гоголя мне никогда не нравились, а равно как и поздние. Вот первый том «Мёртвых душ» — это да! Это поистине шедевр. Это гениально. А всё остальное… Я, конечно, помню, что русская проза началась именно с Гоголя, и все мы «вышли из гоголевской «Шинели»», но ведь не все, кое-кто мог выскользнуть из журнала Печорина…

Я не принялся сразу перечитывать «Ночь перед Рождеством». Я пролистал всю книгу от начала до конца, почитал пару фрагментов из разных мест… Помимо того чтобы воскресить в памяти ход событий, а с ним имена и характеры героев рассказа, мне хотелось пропитаться духом великого малоросса.

Рождественский рассказ про чёрта — ну никак не вязался с порно. Только Солоха будила кое-какие эротические мыслишки.

Рассказ прочёл. Картина будущего сценария потихоньку вырисовывалась. Были найдены некоторые неожиданные решения; более-менее простроена сюжетная линия фильма. На полях страниц я делал коротенькие пометки: «трах», «минет», групповушка»…

Около часу отяжелевшие веки стали слипаться. С книгой в руках я и уснул.

Чтение не прошло даром: я увидел странный сон. Солоха полночи хлестала по спине уздечкой обнажённого Гоголя, а тот орал благим матом и рычал. Мне было жаль Николая Васильевича, но я ничего не мог поделать. Во сне я был вороном, сидел на соломенной крыше деревенского дома и почему-то не в силах был пошевелиться. Я был парализованным вороном, вынужденным смотреть на страшные муки великого классика.

Кошмар прервал телефонный звонок.

Я открыл глаза. Глянул на часы. Пятнадцать минут второго. Я поднял трубку.

— Приветульки.

— Привет, — ответил я.

Был уверен, что Гуляев будет расспрашивать о Пербудько, но ошибся.

— Дружище, можешь уделить мне пару минут. Хочу прочесть тебе начало своей новой поэмы.

— Мгу.

— Поэма для детей. Поэтому настройся.

— Уже надел короткие штанишки.

— Называется «Последний из тараканов».

— Как?

— «Последний из тараканов».

— А-а…

— Не зевай!

— Читай давай.

— «Последний в доме таракан был очень одиноким.

Родню его с соседями — всех уничтожил яд.

И сам он стал затравленным,

угрюмым и жестоким.

Он месть готовил лютую — двенадцать лет подряд.

Однажды ночью тёмною он вылез из-под плинтуса…»

Я отложил трубку чуть в сторону, отвернулся к стене и закрыл глаза.

Клянусь, я надеялся, что проснусь к утру раньше, чем Гуляев закончит читать.

8.

Спустя три дня мне позвонил Пербудько. Он был взволнован, снова перескакивал с пятого на десятое.

— Трубецкому ты понравился. А это главное. На сегодняшний день в нашем деле он человек номер ванн. Ты знаешь английский? Он — номер раз. Порногенерал — таково его неофициальное звание. О нём и в прессе так писали. У меня есть вырезки. Они у Анжелки, но мы рассталась. Она дура. Это объективно. Я мог из неё сделать Татьяну Руссову. Да что там Руссова! Со мной она могла стать Чочолиной. Помнишь? Член итальянского парламента. С бабами вообще лучше дела не иметь. Но к сожалению в нашем деле без них нельзя. Ты, кстати, женат? Или всё же избежал оков? У тебя вид оголтелого бабника. Ты не сидел? Трубецкой сказал, что рожа у тебя уголовная. Ты ему очень понравился.

Он балобонил минут десять безостановочно и увлечённо. Потом неожиданно сказал:

— У меня, к сожалению, нет времени на болтовню. Звоню по делу. Ты написал?

— Что — написал?

— Но ведь мы говорим о сценарии. Ты обещал написать сценарий. Забыл?

— Ничего я не забыл. Просто не прошло и недели. Я только приступил. Это ведь сценарий, а не письмо двоюродной тётке.

— Не пугай меня, Лёня! Мы думали в сентябре уже начать съемки.

— Но уже август, — возмутился я.

— Вот и я о том!

— Так… получается… что…

— Лёня, времени в обрез. Твори, мастер! Пиши, художник! В конце концов, ты не для Пулитцеровской премии пишешь. Нужен добротный, но вместе с тем простой сценарий. При всей благородности целей, мы снимаем порно, а не «философское кино» для интеллектуалов и долбанных эстетов.

— Ну… ладушки, — пробормотал я. — Дней десять у меня есть?

— Да. Неделя. Успеешь?

— Постараюсь.

— Отлично. Я в тебя верю.

— Спасибо, — сказал я сквозь тяжелейший вздох, — за доверие.

В ответ короткие гудки нервно запульсировали из трубки.

9.

Через неделю я пригласил Пербудько и Трубецкого к себе на читку сценария.

Они пришли вдвоём около семи. На улице хлестал ливень. Пербудько пробежав от машины до подъезда, промок с головы до ног, он был мокрым, жалким и раздражённым. Трубецкой, вооружённый длинным чёрным зонтом, оставался сухим и в отличном расположении духа.

Я предложил им горячего чаю.

— А кофе нет? — спросил хмуро Пербудько.

— С коньяком, — уточнил Трубецкой.