Отец Александр Мень - [91]

«Почему жива память о Надежде Яковлевне Мандельштам? — спросил отец Александр слушателей много лет спустя на одном из вечеров ее памяти, проходившем в начале „Перестройки“ в клубе трамвайщиков. — Потому что она не боялась смерти и выполнила свое предназначение».

В этот же период отец Александр познакомился с Александром Исаевичем Солженицыным, которого в целях конспирации называл тогда «Костей». Случилось это так. Отцу Александру попала в руки рукопись книги Солженицына, которая произвела на него впечатление и вызвала желание встретиться с автором. Солженицын в то время учил математике детей одного из коллег отца Александра, и тот обещал устроить встречу. Переговоры шли через отца Дмитрия Дудко. И вот встреча состоялась, хотя и с соблюдением всех условностей конспирации. «Я ожидал по фотографиям увидеть мрачного „объеденного волка“, но увидел очень веселого, энергичного, холерического, очень умного норвежского шкипера, — вспоминал отец Александр, — такого, с зубами, хохочущего человека, излучающего психическую энергию и ум. Задает быстрые вопросы, смеется, возбужден, но голова ясная. Умный человек, наэлектризованный, полный энергии. Спрашивал меня о „катакомбах“, об обстановке, людях. Поговорили о его книге. Он сказал, что сейчас весь в работе, что мало читает — только то, что ему нужно. Поэтому отказался взять предложенные ему книги. Настроен оптимистически. Как полководец, уверенный в победе. Рассказывал, как одно высокое лицо молча жало ему руку. Верил, что перелом совершился и всё идет в нужную сторону. Мы тогда все на это надеялись».

Как рассказывал отец Александр, ему приходилось и раньше встречаться с писателями, но они не производили впечатления умных людей. Многие из них были интереснее в том, что они писали. А Солженицын показался отцу Александру более интересным как человек, сам по себе. Он быстро схватывал, понимал, в нем было что-то мальчишеское, он любил строить фантастические планы. По словам отца Александра, у Солженицына была очаровательная примитивность некоторых суждений, происходившая от того, что он сразу брал какую-то схему и в нее, как топором, врубал продолжение созревшей у него мысли… Между ними состоялся очень живой разговор, в процессе которого отец Александр с одобрением отметил то, что Солженицын очень сильно сфокусирован на важнейших для него темах: он мог всё равнодушно пропускать мимо ушей, но едва только раздавались слова, бывшие для него позывными сигналами, — он сразу оживал. Когда Дудко, присутствовавший на встрече, сказал, что сидел в таком-то лагере, то Солженицын сразу сосредоточился и начал задавать уточняющие вопросы и записывать в свой блокнот.

По мнению отца Александра, на момент их встречи (это был 1966 или 1967 год) Солженицын был, скорее всего, толстовцем, и христианство для него было некоей этической системой. Он читал некоторые книги отца Александра и, в частности, с одобрением отозвался о книге «Откуда явилось всё это» (тогда она была сделана в виде фотокниги)[163]; а когда речь зашла о книге «Небо на земле», то оказалось, что тематика этой книги совершенно не знакома Солженицыну. Поэтому отец Александр объяснял ему устройство и символику православного храма. Надежде Мандельштам Солженицын сказал, что ценит Конфуция. (Она со свойственной ей язвительностью спросила, где он читал о Конфуции — не в отрывном ли календаре?) Его «христианизация» происходила на глазах у отца Александра. Солженицын начал тогда впервые знакомиться с русской религиозной философией и был поражен. «Помню, как в его деревне, на даче, он мне с восторгом говорил о только что прочитанных Вехах», — рассказывал отец Александр.

Солженицын не стал духовным сыном отца Александра или прихожанином его храма. Пути их были различны, но взаимодействие в тот период — достаточно регулярным. В какой-то момент у Солженицына возникла идея построить храм: он должен был получить деньги за свои работы и говорил, что завещает их отцу Александру на строительство храма. Затем они вместе объездили на машине область и выбрали под Звенигородом очень красивое место — Скоротово. Солженицын решил, что здесь будет стоять храм, и отца Александра очаровала его уверенность в том, что всё «будет по воле моей». «Он просто, как пророк, видел все это очень близко, — рассказывал о Солженицыне отец Александр, — ему казалось, что завтра — уже „с вещами“. Мы уже чуть ли не измеряли место». Солженицын просил отца Александра найти ему архитектора для создания проекта, который стал бы мемориалом пострадавшим.

Думая об исполнителе любого проекта, отец Александр всегда руководствовался как профессиональными качествами кандидата, так и возможностью морально поддержать человека в трудной жизненной ситуации в надежде, что работа над проектом поднимет его над собственной болью и даст творческий результат. В данном случае отец Александр предложил для создания проекта художника-абстракциониста и экспрессиониста Юрия Титова. Увы, предложенный им проект храма оказался, по мнению отца Александра, «совершенно шизофреническим».

Отец Александр неоднократно помогал Солженицыну, который в то время был мало известен. Его книги еще не были опубликованы, но КГБ активно разыскивал его машинописные труды. Не раз объектом обысков со стороны КГБ на предмет обнаружения работ Солженицына оказывался дом отца Александра. Но помощь автору — в том числе в работе над его историческим трудом — продолжал оказывать и сам отец Александр, и несколько его ближайших помощников. Так, отец Александр помог Солженицыну отправить его тексты за границу. Когда был опубликован первый труд Солженицына на Западе, батюшка прочел и написал ему сдержанный критический отзыв. Сам он был в то время, по словам Солженицына, «по горло в опасности». «Его труд я воспринимал как миссию, имевшую провиденциальный смысл, — говорил о нем отец Александр. — Именно такой человек, который бил в одну цель, мог всё это осуществить. <…> Он был высшей точкой той волны, которая пришла в послесталинский период».