Отец Александр Мень - [174]
«Мы познакомились в конце 80-х годов, — вспоминает об отце Александре педагог Евгений Ямбург. — Тогда возникло общество „Культурное Возрождение“. И, помимо различных вещей, оно занималось просвещением педагогов. Надо вспомнить, что в те годы не было книг тех авторов, которых сегодня можно встретить в любом магазине, например, Булгакова, Федотова, Бердяева. И учителя в этом отношении были чудовищно необразованными. Мне, как педагогу, очень захотелось познакомиться с отцом Александром, но я робел, потому что понимал его роль в обществе и в культуре. Я приехал, представился как директор школы, педагог. И когда он подал руку и сказал: „Мень-пельмень“, то мгновенно снял мое напряжение. Он был блестящим психологом. И затем началось наше серьезное взаимодействие. Официально руководителем этого общества был Вячеслав Всеволодович Ивáнов, лауреат всяческих премий, молодой друг Пастернака и т. д., а реальным мотором был, конечно, отец Александр. Меня сразу потрясло сочетание в нем глубокой религиозности и психического здоровья, да еще с потрясающим чувством юмора. Я был поражен какой-то внутренней бодростью этого человека, потому что я поймал себя на том, что рядом с ним я постоянно улыбаюсь, хотя те проблемы и истории, о которых я рассказывал отцу Александру, были очень невеселыми. Отец Александр часто выступал и в школах и никогда не путал школу и церковь. В школах он действительно читал лекции, а не проповеди — он понимал, где находится, и не хотел, в частности, поставить в неловкое положение директора школы, поскольку закона о свободе совести еще не было. Проповедь в школе могла вызвать в то время серьезный скандал со всеми последствиями. И эту грань отец Александр никогда не переходил, понимая, кто перед ним и чего от него ожидают. Когда я водил на его лекции своих молодых коллег, я говорил: „Обратите внимание не только на то, что он говорит, но какое обилие методических приемов используется!“ Это была феерия педагогического мастерства!
Безусловно, отец Александр был природным психотерапевтом. И когда у меня в школе появлялся ребенок, склонный к самоубийству, я, понимая всю чрезмерную занятость отца Александра, направлял этого ребенка к нему, не сомневаясь, что мой ученик будет спасен.
Однажды в конце 80-х мы привезли в школу контейнер с Библиями из Парижа. Встал вопрос о контрабанде запрещенной литературы. Я сказал об этом отцу Александру. Его реакция была замечательной: „Помните, что когда волка нет, то и овца как-то вяло ходит. А когда волк рядом, то и овца подтягивается“.
В нашей школе одно время преподавал человек, которого я называл „таинственный монах“. Мы затеяли в школе ряд новых курсов — таких, например, как „Великие книги человечества“, „Библия“, „Коран“, специальный факультатив о русской религиозной философии и т. д. Но читать их учителя не были готовы. И отец Александр порекомендовал мне своего ученика, монаха. Его высшей характеристикой были слова: „Дело знает“. „Таинственный монах“ преподавал у нас в штатском до тех пор, пока в России не начался „религиозный ренессанс“ и его не направили настоятелем в храм на Бородинском поле»[311].
В 1989 году отец Александр Мень с несколькими добровольцами — костяком будущей Группы милосердия — впервые появился в Республиканской детской клинической больнице (РДКБ) в Москве. Об этой больнице отец Александр узнал от одного из прихожан, больничного медбрата, который работал в отделении пересадки почки и рассказал, как ужасно страдают дети, находящиеся на гемодиализе[312]. В больницах не хватало медикаментов, оборудования, одноразовых шприцов. Получить даже элементарные медицинские услуги было невозможно, пересадка органов велась чуть ли не по группе крови, не было детского диализа, смертность была крайне высока. «Когда решили помогать именно этой больнице, не все и не сразу согласились с выбором отца Александра, — рассказывает Лина Салтыкова, руководитель Группы милосердия. — Но батюшка поехал туда, а с ним и мы».
Приехав на место, батюшка и прихожане новодеревенского храма увидели огромную недостроенную детскую больницу на юго-западной окраине Москвы. Вокруг больницы — двор, пустырь и сваленные груды железа. «Пейзаж после Сталинградской битвы», — грустно пошутил отец Александр. Внутри больницы царили мрак и безысходность на фоне страшной реальности — частых детских смертей. Больница для детей с тяжелыми заболеваниями, приехавших со всех уголков страны, рассчитана на тысячу койкомест. Многие дети были направлены в эту больницу потому, что им не могли поставить правильный диагноз, методы лечения были неизвестны, а порой было уже очевидно, что дни ребенка сочтены. Большинство родителей ночевали в подвалах и коридорах. Денег на покупку еды у них, как правило, не было.
Бывало и так, что дети лежали здесь годами. У некоторых из них не было родственников, но большинство находились в больнице вместе с матерями, оставившими дома семьи и других детей. Отца Александра и его сопровождающих встретили заплаканные лица матерей и дети, у которых давно не было игрушек. Трудно себе представить те физические и духовные страдания, которые претерпевали эти дети и их матери. Как и во всяком советском учреждении, система отношений в больнице напоминала казарму.
