Отец Александр Мень - [175]

И вот появились добровольцы из церкви. Никто, начиная с администрации больницы, не знал, как относиться к такому новшеству как приход священника, что можно и чего нельзя разрешать его помощникам, как с ними взаимодействовать. За 70 лет советской власти в стране были полностью разрушены основы церковной благотворительности. Врачи откровенно не видели смысла в появлении в больнице священника и команды его волонтеров, все эти люди казались им лишними.

Но отец Александр начал действовать — он регулярно приезжал в РДКБ, чтобы крестить детей и их родителей (до этого момента крещеных детей в отделении не было, и отец Александр окрестил всех), причащать их и беседовать с детьми и их родителями. «Мы, его помощники, — продолжает Лина Салтыкова, — очень старались приносить пользу, хотя поначалу и не представляли, что именно делать. Не зная, с чего начать, мы готовы были выполнять любую работу — мыть полы, стирать детские вещи… Но оказалось, что особой нужды в этом нет — всё это делали мамы, лежавшие в больнице вместе с детьми. Зато постоянно требовались мужские руки — наши молодые люди чинили замки и тумбочки, заделывали щели в окнах, возили детей в театры, а заболевших мам — во взрослые больницы»[313].

«Однажды после литургии я услышал, как отец Александр Мень обратился к народу: нужны люди помогать в детской больнице, — вспоминает Петр Коротаев, тогда молодой гидрогеолог. — И вот с небольшой группой прихожан мы туда и отправились — некоторые, в том числе Лина Салтыкова, уже не в первый раз. Поначалу нас было человек пять-шесть. Из этих людей и выросла потом Группа милосердия. Приходили мы раза два в неделю. Занимались в ту пору только одним отделением — пересадки почки и гемодиализа. Дети там лежали тяжелые. Тогда мы впервые пережили смерть ребенка. Я очень хорошо запомнил мальчика, который первый умер при мне, — Алеша Терехин. А умирали тогда очень часто, многих лекарств в больнице еще просто не было, да и в стране тоже. Очень тяжело. Особенно когда подружишься с детьми, узнаешь поближе… В общем, постепенно я втянулся, а потом и вовсе оставил светскую работу, стал заниматься только больницей. Помогал, когда священники причащали детей, — поначалу прямо в палатах, храм ведь появился гораздо позже. Ну и, конечно, больница — не только боль и слезы, но и радость. Самое радостное, и это долго помнишь, — как мы провожали домой поправившихся детей. В больнице многие умирали, но и излечивались многие, это важно помнить…

Знаете, больница — это особый мир со своими законами, там горе и радость как-то иначе воспринимаются, чем на „материке“. Я работал на Севере и знаю, что такое быть отрезанным от мира. И в больнице у меня было точно такое же чувство: точно Москва и весь остальной мир далеко, за тридевять земель, хотя на самом деле они тут, рядом, за забором».

«В 1989 году отец Александр подбирал людей, которые могли бы мужественно вынести атмосферу больницы, в которой лежали тяжело больные и умирающие дети, и это требовало от него тонкой психологической оценки, — вспоминает Владимир Архипов, ставший вскоре после этого священником и продолживший в течение многих лет посещать отделения онкогематологии и неврологии в РДКБ вместе с прихожанами из Новой Деревни. — Помню, как я служил первую литургию в детской игровой комнате РДКБ, как беседовал в отделении неврологии с мамами больных детей. Каждый раз, приезжая туда, открываешь дверь в некоторой неопределенности, когда еще нет готовых слов, которые нужно сказать при встрече с детьми… Но когда переступаешь порог палаты и садишься к ребенку, то общение постепенно выстраивается, слова и жесты появляются сами, и ты понимаешь, что мать и ребенок приняли тебя… Я очень благодарен Богу и отцу Александру за этот важный этап моей жизни»[314].

Добровольцев из храма отец Александр называл «больничными ангелами». Они рисовали, пели и читали с детьми, гуляли с теми, кому разрешалось выходить на улицу. Сначала конкретной программы не существовало, и члены группы милосердия просто нащупывали «болевые точки» и старались помочь, где возможно. Больницу посещали по расписанию — каждый в свой день недели. Вместе приходили в храм в Новой Деревне, вместе ездили и в больницу. Так церковная жизнь продолжалась и в совместном делании за церковной оградой. «Больничные ангелы» приносили из дома еду, вещи, игрушки и книжки. Многое собирали в приходе Новой Деревни, затем стали приходить партии гуманитарной помощи из благополучных стран. Все добровольцы работали или учились, у большинства были семьи, но это служение постепенно стало для них необходимостью, они полюбили своих подопечных и их матерей и не представляли без них своей жизни.

«Проповедь. О. Александр рассказывает об онкологических детях из Российской детской клинической больницы, — вспоминает Анна Борзенко. — Об умирающих детях и их мамах. Кто может приходить к ним и быть рядом, приходите и будьте. Его слова пронзают меня, но я не хочу туда! Не хочу к умирающим детям, их страдающим мамам! Тогда для меня самое страшное — потерять ребенка. И, подойдя к кресту, я говорю о. Александру: „Вы же понимаете, у меня четверо маленьких детей, и я, конечно, не смогу ходить. Но я могла бы им посылать апельсины“. Дело в том, что апельсины были тогда большой редкостью, и мне казалось, добывая их и посылая детям, я сделаю что-нибудь хорошее для них. Если честно, откуплюсь. О. Александр сказал очень строго и почти раздраженно: „Не нужны им твои апельсины. У них всё есть. Им нужна ты“. Я отошла, оторопев от такой реакции. Потом вспомнила притчу о богатом юноше. Так вот, когда убили отца, я сразу пошла в больницу».