Отбой! - [80]

Мы оба молчим. Эмануэль спокоен и тверд. Его добровольное вступление в армию было лишено всякого пафоса, не ищет он его и в других. Он просто пришел к логичному выводу, что сейчас нужно помочь Словакии с оружием в руках, и его голова уже занята другими мыслями. Свой долг он знает твердо и выполнит с честью. Какое ему дело до других?

— Венгерские войска, конечно, куда хуже наших, — уверенно говорит он. — У них неспокойно, разложение армии, терпевшей одно поражение за другим, зашло гораздо дальше. Для наших же распад империи — это победа. Обе стороны сыты войной по горло. Ждать особенного восторга не приходится, тем и другим хорошо известно, что значит идти на фронт. Стало быть, если эти люди, наши товарищи, пришли добровольно, им можно и должно верить. Хуже всего то, что мы зря теряем время…

На третий день добровольцам вконец осточертело бесцельно торчать в казармах. Улицы бурлили, народ ликовал, и события следовали одно за другим. Внешняя безучастность добровольцев прорвалась бурным протестом.

— Пора уезжать! — кричали многие.

— Пустите нас на гонведов!

— Кто там саботирует наш отъезд? Позор!!

— Зря торчать тут не будем!

— Депутатов к Клофачу![157] Даешь Словакию!

— Даешь! — звучит отовсюду все громче и все более угрожающе.

Офицеры сбегают вниз. Один из них, взобравшись на обозную линейку, начинает многословно уговаривать нас.

— К черту керенщину! В поход, на Будапешт! — кричит кто-то.

Лейтенант Дыкань, пользующийся обычно расположением добровольцев, на этот раз сел в калошу со своей речью. Его разглагольствования о гнусности габсбургской монархии, которыми он старался отвлечь внимание батальона, не имели успеха.

— На фронт! — кричат все. — На фронт! Не то завтра уже нас тут не увидите.

Нам обещали завтра же отправить депутацию к министру национальной обороны. В Словакии убивают людей, а мы будем прохлаждаться здесь да глядеть на ободранные стены?!

В толпе выделяются четверо черногорцев, колоссальные детины, на голову выше всех остальных, — наверное, еще более рослые и худые, чем наш добряк Станквиц. Каждую минуту они, высоко задирая ноги, пробуют, не жмет ли обмотка или брюки. За поясом у них ножи. Воевать они собираются не только руками, но и ногами, зубами. Они отомстят венграм за все злодейства, совершенные в их родных деревнях.

Первый полк из Вршовицких казарм вчера торжественно отбыл в Словакию. У нас завтра публичная присяга на площади у Дома инвалидов, после этого мы тоже поедем на фронт. Так было обещано нашим делегатам.

Но прошло несколько дней (за это время сбежало немало добровольцев, а взамен записалось еще больше новых), а об отправке все еще ни слуху ни духу. На этот раз недовольство в полку приняло серьезный характер, «братьям офицерам» почти не дали говорить, пришлось спешно послать за министром обороны. Явился министр, Вацлав Клофач. Наших добровольцев развлекло его ораторское красноречие.

Завтра едем!

У каждого из нас только по пятьдесят боевых патронов, у многих нет штыков. А несколько дней назад из наших казарм выехали куда-то грузовики, полные штыков. С одного из грузовиков я сам взял себе холодное оружие.

— Нет так нет, черт возьми! Имейте терпение и смекалку, — говорили командиры, но сами нервничали из-за беспорядка и наших постоянных шумных выходок.

Кони, запряженные в обозные линейки, завидя солдат в полном снаряжении, тревожно ржут, беспокойно бьют копытами, раздувают ноздри. Может быть, видя на нас стальные каски, они думают, что опять начнется война на четыре года?

Только теперь у нас есть время разглядеть девушку в тесном мундире младшего лейтенанта. Черт подери, да ведь это Отилия В. из Сланого! Эмануэль тотчас узнал ее. Многие тамошние гимназисты любовались ею, когда она обольстительной походкой прохаживалась по бульвару.

Все уже знали, что Отилия учится в частной музыкальной школе. Это верно. Кто-то уверял, что она прожженная кокетка… О-о, да с ней и ее младшая сестра! Вместе они похожи на сестер Амаду из трогательного рассказа Шарля Луи-Филиппа. Старшая из этих сестер, арфистка Памела, говаривала младшей: «Не бойся ничего, дорогая, сердце твое никто не может осквернить».

Отилия и ее сестра — участницы «Боздеховского кружка», застольного содружества людей искусства. Собравшись как-то повеселиться в излюбленном ресторанчике, боздеховцы тоже решили «идти на венгров». Все они сдержали слово. Один из них, тот рослый фельдфебель, видимо, актер. Отчаянно жестикулируя, он то и дело пытается взбодрить нас чтением стихов:

На Шмен де Дам…

В добровольцы записалось семеро боздеховцев: три капрала, один сержант, один фельдфебель и две девушки. Все они разукрашены трехцветными ленточками, как свадебные кони. А ну их, пусть себе якшаются с офицерами, хорошо, что они не смешиваются с рядовыми: их голоса слышны то там, то здесь, а солдаты тем временем до изнеможения играют в «тумаки», ворчат и требуют отправки на фронт.

Каждый боец нашего батальона украсил свою фуражку и грудь розетками, эмблемами, жестяными фигурками львов. Львы явно отштампованы в патриотической спешке, они слишком тощи; по нашим представлениям, непобедимый царь зверей должен быть поплотнее.