От Великой французской революции до Первой мировой войны - [146]

. Предполагалось, что гимнастика будет включать все физические упражнения (гигиенические или формирующие) и воплощать все то, чему вообще следует обучать и что следует практиковать, — не добавлять что–то к уже существующим занятиям, не служить дополнением к танцу, бегу или плаванию, а являть собой единственно возможный, «рациональный» комплекс. Новые теоретики гимнастики уверяли, что открыли «систематическую науку человеческих движений»[976]. Другие скромно называли ее искусством — «систематическим искусством человеческих дэижений»[977]. Большинство нотаблей и медиков, стоявших во главе гимнастических обществ, определяли ее как эксклюзивную, единственно основательную и легитимную практику: «Гимнастические движения отличаются от наших привычных движений тем, что они осуществляются по определенным правилам, опирающимся на опыт и психологию человека»[978]. Подчеркивая произошедший «научный и методический сдвиг»[979] и стремясь изменить принятые практики, они были уверены, что предоставили «базу для коллективного и индивидуального образования»[980] и что им удастся «привить гимнастику французскому обществу»[981].

Выбранным задачам гимнастики совсем не мешало, что она обращалась к некоторым старым упражнениям, а также к таким спортивным практикам, как борьба, стрельба, прыжки через коня… Иными словами, в новый проект были включены упражнения, называвшиеся «гимнастическими» еще с Античности[982], но центральное место в нем по–прежнему занимали ритмизированные движения. Однако он не просто довел до конца легитимацию термина «гимнастика», но и сообщил ему, как мы убедились, совершенно новое понимание механики, последовательности, цепочки движений. Он придал гимнастике и уверенность в том, что она формирует нового человека, способности которого поставлены на службу обществу; человека, воспитанного для того, чтобы суметь дать отпор, человека цельного физически и духовно. Важно было «продемонстрировать стране, что храбрость и сила гимнастов может не раз пригодиться в реальной жизни»[983]. Появился неведомый до тех пор термин «гимнаст», обозначавший человека крепкого, преданного своему делу, приобретающего навыки для выполнения той функции, которую требовало патриотическое государство конца века: «Наши гимнасты доказали, что французская нация не изнеженна, как говорят некоторые мрачно настроенные умы, что у нее сильные сыны, готовые защищать ее, когда она позовет»[984]. Печатное издание гимнастических обществ носило символическое название «Гимнаст», указывавшее на особый статус тех, кто занимается гимнастикой. «Гимнасты» стали ролевыми моделями республиканской риторики и прославлялись во время праздников: «Повсюду рядом с учителем нужно поставить гимнаста и военного, чтобы наши дети, наши солдаты, наши сограждане научились держать шпагу, пользоваться ружьем, преодолевать большие расстояния»[985]. «Хотелось бы, чтобы мы все во Франции были чуть более гимнастами»[986], — заявляет Лига патриотов, превращая этот термин в характеристику нации. Обновление физических практик во Франции в тот момент обеспечивалось увеличением количества гимнастических залов: не игровых площадок, а закрытых помещений; не стадионов, а рабочих комнат, где стены и пол были загромождены разными спортивными снарядами и оборудованием. В этом месте сходились упражнения над телом и возрождение Республики: «Сегодня все муниципалитеты понимают, что нравственность и гигиена могут одержать победу, если мы будем прилежно посещать гимнастические залы»[987].

Все очевиднее становилось стремление порвать со старыми играми, которые считались слишком естественными и спонтанными и чью традицию продолжал современный соревновательный спорт. Иными словами, гимнастика выступала в роли единственной одобренной физической практики.

4. Элита и физическая форма

Разумеется, гимнасты не так сильно ощущали официальный характер своих занятий. Они получали непосредственное, личное удовольствие. В одной из немногочисленных автобиографий, иллюстрирующих практики того времени, Клаудиус Фавье вспоминает в первую очередь о соревнованиях и занятых им местах: «Я оказался 10‑м, хотя всего на десять очков отставал от победителя. <…> Мы заняли следующие места: Лакомб — 110‑е, я — 112‑е, Террье — 121‑е. <…> Он занял 70‑е место…»[988] Он также пишет о путешествиях — явлении редком в народных кругах, которое стало возможным благодаря гимнастическим праздникам: «Это было чем–то невероятным… оказаться в Женеве, посмотреть город, пройти часть перевала Коль–де–ля-Фосиль»[989]. Гимнаст пишет простым языком ученика начальной школы и повествует о своей жизни как череде выступлений, встреч и почтовых открыток. Мы видим, что гимнастический мир недалеко ушел от спортивного, в котором акценты также делались на соревнованиях и достижениях.

Руководители гимнастических обществ ставили во главу угла «шлифовку» тела, обучение сводам законов физической культуры, в первую очередь, законам внешнего вида и физической формы. Со всей очевидностью, элита общества занялась контролем и дисциплиной тел представителей низших классов: «Гимнастика должна не только развивать физическую силу, но и придерживаться принципов главенства физической формы и дисциплины, без которых любой гражданин не может по–настоящему служить родине»